Прикольные раcсказы

Работники круглого стола











— А я правда стану героем?
Юноша нервничал и от волнения дёргал себя за пуговицу.
— Обязательно, вот увидишь.
Волшебник хитро улыбнулся.
— Идём же, здесь недалеко. Не беспокойся, ты вытащишь своё оружие из камня и станешь настоящим героем.
Совершишь множество подвигов и тысячи людей будут вспоминать о тебе с благодарностью.
Согласно кивнув, юноша поспешил за волшебником.
И правда, через десять минут они вышли на полянку, в центре которой лежал замшелый валун.
— Что?!
Юноша остановился как вкопанный. От потрясения он так дёрнул пуговицу, что оторвал её окончательно.
— Господин Мерлин, что это?
— Твоё оружие, юный герой.
— Это? Оружие?
Молодой человек обошёл камень вокруг.
— Но это... Это шампур!
— Да, ты угадал верно, — волшебник степенно кивнул, — именно шампур.
Вытащи его из камня и прими свою судьбу.
— Вы издеваетесь? Как я должен побеждать врагов шампуром?
— А кто сказал, что ты должен именно побеждать?
— Я...
— Звёзды указали мне на тебя, как на великого шашлычника, о юноша.
Ты накормишь тысячи голодных, спасёшь от диеты множество страждущих и менестрели будут воспевать твоё искусство.
— Но ведь я хотел... Побеждать...
— Как вы мне надоели! Герои они, понимаешь ли. Всё вам рубить, шинковать несчастных драконов, разрушать замки.
А о людях кто подумает? Кто будет строить, готовить, писать картины и класть дороги? Волшебники?
— Я не могу быть простым шашлычником!
— Будь непростым. Будь лучшим! Великим мастером угля, мангала и гриля.
Прославь своё имя добротой и совершенным вкусом!
Юноша вздохнул. Подошёл к камню и вытащил шампур.
— И что теперь?
— Пойдёшь по тропинке обратно, выйдешь на тракт. Через три мили будет шашлычная "У Любы".
Там работает магистр Ашот Вазгенович, он научит тебя всему, что полагается знать юному рыцарю.
Ещё раз вздохнув, юноша побрёл к своей судьбе.
— Мечи им, автоматы и пушки, — пробурчал Мерлин, — может ещё танк в камень засунуть? Обойдётесь.
Кто там у нас на очереди?
Волшебник сверился со списком и вытащил из-за пазухи мастерок.
— Надо больше строителей, — Мерлин вонзил мастерок в камень и покачал головой, —
может хоть этот научится строить замки без сквозняков.
Проверив, что мастерок крепко сидит в камне, Мерлин развернулся и пошёл за следующим кандидатом в герои.

Сипуха: Фальшивая сова.

Это скорее котик, но на птичьем железе.

В чём же она такая особенная?




— Что это у тебя?

— Сипуха.
— А-а-а, а я думала сова.
Будь у вас в руках сипуха, именно так бы выглядела встреча с орнитологом.
Ведь эти прошаренные ребята знают, что сипуха совой не является!
Точнее, не является совой настоящей.




Кошки умеют делать «хоба» ногой, а сипухи — головой.
А какая она тогда? Фальшивая, что ли? Нет, товарищи, просто она относится к другому семейству.
Сейчас объясню. В отряде совообразных семейства два: настоящие совы и сипухи.
В первое входят сычи, неясыти и филины, словом, вся честная компания. А сипухи — сами по себе.
Но разделились они не потому, что сипухи помешаны на чистоте крови и покорении совиных королевств,
как это было объяснено в книгах и фильме «Ночные стражи». А по воле ученых-систематиков.
Все-таки сипухи от сов отличаются внушительно.



Птенцы их выглядят точно так, будто приземлились к нам с другой планеты!

Оно у них написано прямо на лице, а точнее, выложено перьями.
Белоснежное табло в форме сердечка — исключительная собственность сипух.
Такая вогнутая «тарелка» на лице отлично собирает звук и помогает быстрее вычислить шуршащую тушку в листве.



Сипуха — это кошачье программное обеспечение на птичьем железе.

Но главная хитрость сипушьего слуха скрыта от глаз.
Пока вся остальная планета аккуратно расставляет свои уши ровно напротив друг друга, эти птахи прилепили их по диагонали! Такой фокус позволяет мгновенно выцеливать неосторожных мышек, лягушек, ящерок, птиц — сипухи едят кого угодно.
Главное, чтобы в пасть пролезло.



Приём, как слышно?

Птаха прямо так и глотает жертву, даже не разделывая. Благо желудок с таким испытанием справляется —
кости и шерсть сипуха выплюнет обратно в виде погадки.



М-м-м, ножки из KFC, мои любимые!

Этот пофигизм распространился и на выбор жилплощади.
Обыкновенная сипуха — самый распространённый представитель совообразных.
Пернатый заселил всю Европу и Северную Африку, обе Америки и Австралию.
Человеческого общества сипухи тоже не стесняются: они селятся в деревенских амбарах, на сеновалах и фермах —
отличное место, чтобы насладиться изобилием мышей.



Сначала мы покорим твоё сердечко. А потом весь мир!

Но сипушьего уханья сельские жители никогда не слышали.
Всё потому, что птахи предпочитают сипло верещать и визжать.
Неприятный ор во мраке служит определенной цели — знакомству с потенциальной парой.
К семейным обязанностям сипухи подходят со всей ответственностью, выбирая партнера раз и навсегда.
Знакомство начинается с настоящей свистопляски и птичьей самодеятельности.
Самец с визгами и криками выкручивает кульбиты в воздухе и приносит вкусности, пытаясь впечатлить даму.



Твое лицо, когда она согласилась посмотреть, как ты сделаешь сальто и будешь противно орать.

Но есть в этой идиллии пара жутких секретиков.
Строительство уютного гнездышка не происходит.
Сипухи занимают уже готовые жилища: осваивают удобные дупла и закутки чердаков.
Всё, что они используют при облагораживании жилплощади, — непереваренные остатки добычи, те самые погадки



Теперь это чердак сипух, а не твой.

В брутальном окружении птенчики пребывают около месяца. Всего в кладке может быть до девяти яиц.
Но вылупляются малыши с разбросом в одну-две недели. Почему?
Более поздние птенцы нужны как страховка на голодное время.
Пока пищи хватает, они получают корм на равных с большими братьями и сестрами.
А если настает голод, прагматичная мать скармливает слабых птенцов сильным.



Будешь плохо кушать — скормлю брату!

Пережившие такую школу жизни птенцы оперяются через девять недель.
Сразу же они начинают учиться у матери искусству умерщвления и идеологии превосходства сипух,
чтобы через полгода уже покорять и угнетать других сов самостоятельно...

Однажды во время дальнего автопутешествия мы с приятелем остановились перекусить в придорожном кафе. Приятель заказал хот–дог. Я воздержался, хотя страшно проголодался. В рейтинге Мишлена это кафе получило бы минус три звезды, и я опасался, что хот–доги тут понимают буквально и подают разогретых собак. "Как ты можешь это есть, — пошутил я, — зоозащитников не боишься?" "Мистера Эндорфина на тебя нет", — ответил приятель. "Кого — кого?" — переспросил я. Так я узнал про Мистера Эндорфина. Приятелю готовили его хот–дог, а он рассказывал. Хот–дог готовили довольно долго, видимо, сначала им все–таки пришлось ловить собаку. "У меня на первой работе был мужичок. Бухгалтер. Ну, такой, как сказать, в розыск его не объявишь — без особых примет. Моль средних лет. Когда я его впервые увидел, подумал, фу, какой плоский, неинтересный дядька. Пока однажды не услышал его тихий комариный смех. Он сидел перед своим монитором и хихикал. Я проходил мимо и из любопытства заглянул в экран. А там какой–то бухгалтерский отчёт в экселе. И он над ним ржёт. А ты не прост, чувак, сказал я себе тогда. И ещё прикинул, а может, уже пора из той конторы валить, раз бухгалтер хохочет над финансовыми документами. Короче, персонаж оказался, что надо. У него всегда все было превосходно. Это его фишка. Понимаешь? Всегда. И все. Даже осенью. Когда любому порядочному человеку хочется, чтобы дворник закопал его поглубже в листву. "Превосходно". Не "нормально". Не "хорошо". И даже не "отлично". Именно — "превосходно". Погода у него — только прекрасная. Иду как–то раз на работу, дождь как из ведра, ветер, зонтик надо мной сложился, отбиваюсь спицами от капель, настроение паршивое. Вижу, перед входом в контору стоит этот перец по колено в воде, смотрит себе под ноги. Сливные стоки забились, вода хлещет по мостовой ручьями по его ботинкам. Гляди, кричит он мне, как будто горная река, и лыбится. Машина у него — самая лучшая. Однажды он меня подвозил.

Едем на его перпетум мобиле. С виду вроде "копейка", но зад подозрительно напоминает Москвич–412. Франкенштейн какой–то. Послушай, как двигатель работает, говорит он мне. Песня, да? Я послушал. Если и песня, то этакий Стас Михайлов в старости — кашель и спорадические попукиванья. А он не унимается: и ведь не скажешь, что девочке тридцать лет. Узнав про возраст девочки, я попросил остановить, так как мне отсюда до дома рукой подать. Вышел на каком–то пустыре и потом час брёл пешком до ближайшего метро. Курорты у него — все как на подбор невероятные. Я как–то поехал по его наводке в Турцию. Он мне полдня ворковал про лучший отдых в жизни, про космический отель, про вкуснейший шведский стол. У него даже слюна из уголка рта стекала. Я и купился. Из самолета нас выкинули чуть ли не с парашютом над какой–то долиной смерти. Посреди лунного пейзажа — три колючки и один отель (так что про космический — не обманул). До моря можно добраться только в мечтах, отель в кукуево. Шведский стол — для рабочих и крестьян: сосиски, макароны и таз кетчупа. Я взял у них книгу отзывов. Там после десятка надписей на русском про "горите в аду" и "по возвращении на Родину передам ваши координаты ракетным войскам", выделялась одна, размашистая, на пол–страницы: "ВОСТОРГ!!!" Не с одним, не с двумя, а именно с тремя восклицательными знаками, и всеми большими буквами. И знакомое имя в подписи. У нас в то время вокруг офиса приличных заведений не было. Приходилось испытывать судьбу в общепите. Я всегда брал его с собой на обед. Какой потрясающий суп, как крупно порезали морковь, сколько отборной картошки, а приправа, приправа, причитал он в гастрономическом полуобмороке, над тарелкой с пойлом из половой тряпки.

Ну, что же это за беляш, это же чудо, а не беляш, нежнейшая телятина (каждый раз в ответ на это нежнейшая телятина внутри удивленно мяукала), тесто воздушное, сок, сок ручьями, и так далее. Послушаешь его, послушаешь, и глядь — и суп вроде уже мылом не отдаёт, и беляш провалился и не расцарапал когтями пищевод. А, главное, после обедов с ним я ни разу не отравился — видимо, организм в его присутствии выделял какие–то защитные вещества. И это была не маска, вот что интересно. Сто процентов — не маска. Все естественно и органично. Его вштыривало от жизни, как годовалого ребёнка. Возможно, в детстве он упал в чан со слезами восторга, наплаканный поклонницами Валерия Ободзинского, как Астерикс — в котёл с волшебным зельем. Мы в конторе прозвали его "Мистер Эндорфин". В курилке часто можно было услышать: чего–то сегодня хреново, пойду с Эндорфином поговорю. Мистер Эндорфин сверкал лысиной, как маяк. Знаешь, что самое забавное? У него и семейка такая же, под вечным феназепамом. Он как–то раз пригласил меня в гости. Я впопыхах купил какой–то неприлично дешевый торт, вафельный, ну, с таким ещё первоклашки на свидание к девочкам ходят. Мы сели за стол, с ним, его женой и сыном, разрезали этот деревянный торт, затупив два ножа и погнув один, разложили по тарелкам и понеслась. Какое потрясающее чудо, застонал ребёнок. Какое чудесное потрясение, подхватила жена. Вот суки, издеваются, подумал я. А потом пригляделся: нет, у людей натуральный экстаз. При прощании чуть ли руки мне не целовали, все трое". В этом месте приятелю принесли хот–дог, и он закончил рассказ. "Вот ты спросил, как я это буду есть, — сказал он, — очень просто: включу Мистера Эндорфина". Приятель взял хот–дог, поднёс его ко рту и зашептал: "Какая румяная сосиска, с пылу с жару, с пряностями. О, да тут не только кетчуп, из отборнейших томатов, да ещё и горчица, пикантная, сладковатая. Пышная, свежайшая булочка..." "Девушка! — крикнул я через все кафе хозяйке заведения, — можно мне тоже хот–дог!"
Автор: Олег Батлук

Тяжёлый случай







Учился в роте Толик. Будучи личностью неординарной, воплощал в себе одну странность:
наблюдалась за ним патологическая одержимость идеей всеобщей справедливости,
что впоследствии непосредственным эхом имела отзвук в биографии и карьере борца с ветряными мельницами.
К его чести, этот самый «пунктик» Толик держал в себе и никоим образом в обычной жизни старался не проявлять.
Начнём издалека.
Погожим августовским днём слетелась рота химиков из летних отпусков на свой последний учебный семестр.
Впереди пятый курс с почти неограниченной свободой, и некоторым бурсакам захотелось это отметить незабываемо.
Недалеко от системы располагался замечательный пивзавод, построенный пленными немцами
и известный в широких курсантских кругах, как «Труба».
На этот высоченный фаллический символ, заметный издалека, удобно было брать пеленг при появлении острого желания побаловаться сладостным пенным напитком.
Сам, после нахимовского училища с большой вероятностью мог распределится в ВВМКУ им. Кирова,
но «не повезло», попал в Ленком, училище подводного плавания в Питере.
Может поэтому, как писатель, с удовольствием пишу о химиках.
В Нахимовском училище про «Трубу» ходили легенды.
После выпуска оказаться в Высшем военно-морским училище имени товарища Сергея Мироновича считалось ссылкой.
Перед выдворением из культурной столицы бедолаги утешали себя:
— А чё? Есть множество плюсов. Южный город на берегу Каспийского моря,
где на песчаных пляжах нежатся загорелые девчонки. И, по слухам, училище находится впритык к забору пивзавода,
и особо продвинутые курсанты умудрились проложить на территорию училища замаскированный пивопровод!
Пей — не хочу!
Так вот.
Однокашник Вовка с заходом солнца отправился отмечать на последние заначенные рубли начало вольной жизни.
Система наша Бакинская уютно располагалась в колхозной маслиновой роще, именуемой в народе «пампасы».
Выходишь из химического корпуса, заворачиваешь за угол, прыгаешь через забор, и ты уже на лоне чудесной природы,
где всё располагает к курсантскому заслуженному, и не очень, отдыху.
Случайно совпало так, что в это же время на свободную охоту вышел в «пампасы» свежеиспечённый заместитель начальника училища. Решил, так сказать, проверить, как у курсантов с дисциплиной. Чтоб не привлекать внимания,
он переоделся в треники с вытянутыми коленками, майку-алкоголичку и дефилировал в таком виде вдоль забора.
Наш Вовка, когда денежные средства окончательно иссякли, решил завязывать с банкетом и направляться обратно к родным пенатам тем же путём. Через рощу двинулся привычным путём в казарму. У забора уважаемый зам, как крейсер столкнулся с буксиром, именуемым Вова.
Вовка занёс было ногу на забор, но за неё крепко, со всей партийной силой, вцепился зам.
Оказать достойное сопротивление бурсак не смог по причине плескавшегося в желудке ведра пива, и зам легко его повязал.
Вовка послал на три буквы непонятное гражданское лицо в трениках,
на что тот крепко обиделся и сдал пойманного дежурному по факультету, предварительно записав фамилию.
Перед обедом — по обычной схеме построение факультета и читка приказа начальника училища
с канцелярской формулировкой: «Курсант Володька, выйдя в увольнение (уйдя в самоволку),
привёл себя в нетрезвое состояние путём принятия спиртных напитков внутрь», ну и так далее.
В общем, курсанта, без пяти минут лейтенанта Вовку отчислили и отправили дослуживать до первого приказа на ККФ,
или Краснознамённую Каспийскую флотилию.
Время шло, и все как-то уже подзабыли об этой истории, но только не Толик!
Одержимый своим «пунктиком», в сердцах поделился со мной:
— С Вовкой поступили нехорошо, и эта необъективность жжёт мне грудь, душа требует восстановления справедливости.
Только что я могу сделать?
— Да ничего, — посочувствовал я, мысленно поддержав товарища.
Не находя себе места от случившейся вопиющей несправедливости,
Толик нашёл-таки выход и сел писать челобитную Главкому нашему всея ВМФ СССР, товарищу Горшкову Сергею Георгиевичу!
Об этом он никому не сказал, а молча заслюнявил конверт и опустил в почтовый ящик.
Понятно, не сам Главком письма читал, для этого целая канцелярия «бояр» имелась, но на «сигнал» отреагировали.
Прошло полгода. Иду как-то вдоль плаца, смотрю, в курилке стоит наш командир роты и кучка курсантов.
Подойдя поближе, узнал много интересного. Комроты чертыхался, держа в руках какой-то конверт.
Из речи понял, что обсуждалось письмо Толика главкому, вернее ответ на него с указявками на жалобу:
«Если гнать из училища таких как Вовка, то заодно отчисляйте всех остальных небезгрешных,
коих больше половины, если не все поголовно».
По диагонали выведена штабным подчерком резолюция красным карандашом от боярина главкомовского:
«Присмотреться к курсанту внимательно на предмет присвоения ему воинского звания лейтенант».
Кэп возмущается:
— Письмо главкому вроде не преступление, каждый имеет право.
С другой стороны, Москва, как бы, делает намёки.
И что мне делать в этой ситуации? Толик — не залётчик, и с успеваемостью порядок, что я могу?
Мне за всё отвечать, похоже, меня крайним хотят назначить.
Комроты оказался порядочным человеком, не стал обращать внимания на резолюцию,
а просто распределил Толика подальше от Москвы, прямо в 26 дивизию в Приморский Тихас,
куда сослал до кучи и меня. Вот так началась служба Толика на действующем флоте.
Далее события развивались ещё интереснее.
Такая история от первого лица, Толика.
В декабре 1978 года в возрасте 17 лет АПЛ «К-59» проекта 659Т поставили на текущий ремонт в СРЗ бухты Чажма.



СРЗ бухта Чажма.


По ремонтным ведомостям предполагалась агрегатная замена всей материальной части химической службы.
Из Минска были получены новенькие приборы химзащиты в полной комплектации,
с флотских складов доставлено переносное оборудование и стационарные приборы.
Но больше всего я ожидал от этого ремонта полной замены межотсечных кабельных трасс, к тому моменту,
после нахождения в море многие датчики по причине падения сопротивления изоляции начинали показывать погоду.
Через полгода я вернулся с боевой службы на «К-66».
За прошедшие пять месяцев заводчане провалили все сроки выполнения заказа и теперь правдами и
неправдами искали лазейки для исключения работ из ремонтных ведомостей.
Откупались спиртом, лакокрасочными материалами, левыми работами, эбонитом, медью, латунью и сувенирами.
Больше всего таких сделок проходило в электромеханической боевой части, по линии химслужбы дело шло по плану.
Нашему экипажу предстояло подтвердить линейность.
Две боевые смены были откомандированы на другой корпус и ушли в море.
На заводе меня с командиром БЧ-5 оставили старшими на борту.
В это время случилась комиссия из заводчан и членов экипажа для обследования
с целью исключения некоторых видов работ.
По химической службе провели повторные замеры сопротивления изоляции моих кабельных трасс.
И о, чудо! Оно оказалось в норме. Уже второй месяц, как сняты технологические люки над реакторным отсеком,
температура на улице под тридцать и, естественно, кабели подсохли.
Вот показатели и оказались в норме. Мои доводы никто не хочет слушать.
Каждому, включая заводчан, было понятно, что слаботочные линии после нахождения лодки под водой начнут глючить.
У завода же горят сроки сдачи объекта, у них на руках подписанный, и мною в том числе, акт замера сопротивления изоляции кабелей, и, как говорится: «без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек».
Связываюсь с флагманским химиком, капитаном 2 ранга Левиным, докладываю ситуацию.
— Не надо было, — говорит, — акт подписывать!
— Я как мог отказывался, но председатель комиссии предупредил, что, если не подпишу, вызовет двух понятых,
и акт всё равно будет иметь юридическую силу.
— Ну, — вздохнул флагманский, — тогда смирись.
— Как же смириться? Оборудование и датчики новенькие, только с завода, а кабели, соединяющие их, на ладан дышат!
— вопрос повис в воздухе.
Связываюсь с начальником химической службы флота, капитаном 1 ранга Киселёвым, докладываю ситуацию,
обещает вмешаться и помочь. Радовался ровно неделю. Вновь заводская комиссия, и председатель показывает акт работ, подлежащих исключению из ведомостей текущего ремонта, подписанный всеми специалистами технического управления флота.
В акт включены и мои кабельные трассы.
По ЗАС связываюсь с командиром корабля капитаном 3 ранга Кожевниковым, выслушиваю его гневную речь:
— Ничего без меня не можете сделать, а механик куда смотрел? Ему что, спирта жалко?
Пытаюсь оправдываться:
— Механик флягу заводчанам отдал, чтобы свои работы отстоять, а меня обнадёжил, мол, сам прорвёшься.
Командир чертыхнулся и дал отбой связи. Что же мне делать?
Столько сил было потрачено ради агрегатной замены всей матчасти, и вот вам, здравствуйте!
Тогда и пришло на ум: «Раз вы со мной так, то и с моей стороны все методы хороши».
Вызываю к себе химика-санинструктора, главного старшину Хамракулова Гуламжона Бакыевича,
даю ему пачку цыганских иголок, купленных днём ранее в военторге, и ставлю задачу:
— Знаешь, где в шестом отсеке по правому борту шхера с нашим распредщитом?
В ответ кивает.
— В каждый кабель, идущий из коробки в сторону носа,
забиваешь иголку на половину толщины кабеля и хвостик обламываешь. Понял?
— Так точно, товарищ старший лейтенант.
— И близко не бей, забил, отступи к носу сантиметров 10 и следующую, и следующую.
Смотри, чтобы ни одного кабеля не пропустил. Когда в шхеру полезешь, постарайся, чтобы никто тебя не видел!
Задачу понял?
— Так точно!
— Выполняй!
— Есть!
Через два часа нашёл меня, докладывает:
— Ваше приказание выполнено!
Объявил ему благодарность и пошёл искать куратора из заводских и рассказываю свою легенду:
— Три дня назад поставили люки над реакторным отсеком,
а два дня назад в турбинном отсеке при выполнении сварочных работ случилось возгорание.
Очаг обильно заливали водой. Сегодня я мегомметром замерил сопротивление изоляции и,
посмотрите, результаты на всех линиях ниже нормы.
Если вы никаких мер не примете, буду докладывать в химслужбу ВМФ.
На лице инженера недоверие, смущение, растерянность, зовёт с собой.
Находит своего электрика, с мегомметром идут ко мне на КРХП и начинают замеры.
Все данные сходятся с моими, оба чешут репу.
— Пойду, — говорит, — докладывать главному инженеру.
Два дня тишины, на третий день приходит бригада электриков и начинает вырезать кабеля.
У меня радости полные штаны, а через неделю, когда всё было демонтировано, на борт приходит председатель комиссии с заводским особистом и объявляет:
— При разделке кабелей в цеху в них найдены иголки, как вы это объясните?
Обращаюсь к особисту:
— Пусть председатель комиссии отвечает на мои вопросы, не как представитель подрядчика, а как коммунист.
Оба переглянулись и согласились. Спрашиваю председателя:
— Вы знали о «болезни» слаботочных кабельных трасс на кораблях старше 15 лет?
— Знаю, — отвечает, — но мы же вас перепроверили, и была норма.
Спрашиваю:
— Вы должны были по план-графику приступить к замене трасс в апреле?
— Да, — отвечает, — но все электрики были задействованы на другом объекте.
— Вы поменяли у меня всю аппаратуру на новую?
— Да, — говорит, — поменяли и что?
— А то, — говорю, — что теперь вы пытаетесь прикрыться фиговым листком,
а государственные деньги выброшены коту под хвост в данной ситуации.
Я радею за боеготовность своего корабля в то время, как вы ищете лазейки, и другого выхода у меня не было,
кроме как встать на путь «вредительства», как вы выражаетесь.
Меня не волнует, что будет со мной лично, но теперь я спокоен за вверенное мне подразделение,
за безопасность и здоровье экипажа.
Засим мы и расстались, предварительно изложив суть события письменно для особиста.
Через несколько дней экипаж вернулся с моря, подтвердив свою линейность.
Вместе с командиром поехали в дивизию к начальнику политотдела.
По дороге командир было начал меня отчитывать за иголки, но после вопроса: «А как надо было поступить?»,
— замолчал и только вздыхал оставшуюся дорогу.

Выслушав обстоятельный рассказ, начальник политотдела резюмировал:
— Хорошо, хоть ты беспартийный, шуму меньше будет.
Командиру велел отправляться на корабль, а мне приказал явиться завтра к 9:00 и отправил в особый отдел.
Там со мной беседовал начальник и наш куратор.
Разговор был пафосный:
— Где была ваша совесть, товарищ офицер, когда вы пытались навредить нашей стране?
Да за эти иголки вас самого надо к стенке наставить, чтобы другим неповадно было!
Я и не думал оправдываться:
— Хотите расстрелять — валяйте! — и вспомнилась присказка: «Больше вышки не дадут, дальше Кушки не пошлют».
Утром я стоял перед дверью Начпо.
Через несколько минут он вышел и мы поехали на его УАЗике во Владивосток к члену военного совета.
В дороге расспрашивал меня про семью, службу и ни словом не обмолвился о причине нашей поездки.
ЧВС, видимо, был проинформирован о моей истории, попросил объяснить мотивы совершённого проступка и,
услышав, что мне за державу обидно стало, повёл к командующему.
Адмирал Спиридонов, выслушав мои объяснения, встал из-за стола,
начал молча ходить по кабинету и через несколько минут изрёк:
— Хороший бы из тебя вышел командир, жаль, что ты химик.
Отправляйся в часть, а мы подумаем, что с тобой делать.
В приёмной начальник политотдела велел мне направляться к машине.
Сам пришёл минут через сорок, и мы поехали домой, молчали всю дорогу.
В Тихасе он меня высадил со словами:
— Завтра быть в части.
Командир ознакомил меня под подпись с приказом об отстранении от должности,
а пока решается моя судьба, следить за ходом выполнения работ, но никаких распоряжений не отдавать и документов не подписывать. Неожиданно пришёл Приказ о назначении меня на должность флагманским химиком бригады (47 БКОВР).
На экипажных планёрках и совещаниях я присутствовал, отчитывался, занимался с подчинёнными, но настроение было чемоданное.
Офицеры, с которыми были товарищеские отношения, меня поддерживали, одобряли, и расстались мы по-доброму.
Командир поблагодарил за службу, штурман подарил списанные рабочие корабельные часы 5.2-ЧМ,
доктор вручил психрометр и набор скальпелей, командир группы КИПиА (знаток контрольно-измерительных приборов и автоматики) отдал свой тестер. К тому времени главный корабельный старшина Хамракулов, ожидая дембеля,
настоятельно звал к нему в гости, а мичман Романов презентовал банку красной икры
и консервы «Осётр в масле» ломтиками. С доктором и штурманом долгое время поддерживал связь,
пока жизнь окончательно не перетасовала наши судьбы.
Командующему Эмилю Николаевичу Спиридонову большое человеческое спасибо!
Разобрался в происшествии. Меня не расстреляли прямо в особом отделе,
и даже иголки под ногти не загоняли, хотя обещали, сатрапы.
Вразрез мнения всех моих безучастных начальников, желавшим растереть начхима в пыль, повысили в должности.


Обидно и больно: через два с половиной года адмирал погиб под Ленинградом в авиакатастрофе с командным составом Тихоокеанского флота. Вечная память!

Английский мастиф: Большой пёс и большие проблемы.
Как гладиатор превратился в диванного жителя с горой болячек и весом в 100 кг

история о том, как на базе боевых псов сделали домашних плюшек.
Завести такого решится не каждый, ведь собаке нужны особые условия жизни и очень умелая рука.
Но как бы владелец ни старался, главный минус породы всё равно не исправить: эти собаки очень мало живут!

История мастифоподобных собак берёт своё начало в седой древности.
Тогда ещё не было строгого разделения крупных и свирепых псов на отдельные породы —
исключительной чистотой собачьих родословных никто не заморачивался.
Чаще всего кровосмешения происходили во время военных походов и торговли.
Около 3000 лет назад барбосы бесстрашно сражались на аренах с медведями и львами,
сторожили дома и были грозным оружием в рядах армии.
Один такой пёс приравнивался к двум пешим легковооруженным воинам!



Что вы так на меня смотрите? Времена изменились, зарабатываю, чем могу!

Со временем люди стали уделять больше внимания породной селекции собак.
Примерно в 15 веке появились «чистокровные» английские мастифы, полученные путём целенаправленного разведения.
Звери были достаточно популярны, но позволить себе такую махину могли единицы.
Щенка ведь нужно было не только купить, но и кормить!
Взрослые собаченции вырастают до 76 сантиметров в холке и могут весить более 100 килограмм —
представляете, сколько им нужно провизии?



Ну и кто из нас конь?

Иронично, что у мастифов всё было хорошо до тех пор, пока в середине 19 века не запретили травлю зверей.
После указа о жестоком обращении с животными люди переключились на собачьи бои,
но гигантские тяжеловесные собаки были не лучшими их участниками.
В моду вошли ловкие и быстрые терьеры буль-типа, а наши герои стали постепенно вымирать.



А ещё вместе с мастифом вам не нужно будет мыть полы. Ведь пёс будет заливать пол слюнями!

Восстановлением породы энтузиасты занялись в 1870-х годах.
За основу взяли крохи старого поголовья и собак родственного типажа —
бульмастифов, меделян, сенбернаров, альпийских мастифов и догов.
Барбосы вроде даже начали набирать популярность, но войны всё испортили.
В такое время себя попробуй накорми, не то что гигантскую собаку!



С такой стаей никакая охрана не нужна!
Следующий этап восстановления породы начался после Второй мировой войны.
Чистокровных собак на родине оставалось мало, так что кинологам пришлось импортировать
уцелевших племенных зверей из Америки, куда они когда-то были проданы.
По всей видимости, тут тоже не обошлось без прилития крови других пород, вроде бордосских догов и бульмастифов.



Так выглядит настоящая радость.

Не будем осуждать — ведь только благодаря этому сегодня мы можем вживую увидеть английского мастифа!
Безусловно, все селекционные решения очень сильно изменили некогда грозных собак-воинов и гладиаторов.
Ну а современное разведение их просто добило: сейчас английские мастифы — это одна из самых проблемных пород.
Такие в средневековье и дня не протянули бы!

Покатай меня, большая собачка!
Из-за короткой морды и гигантского размера животины очень чувствительны к перегреву.
Им нельзя долго находиться на солнце и много бегать,
а жить на улице в жарком климате вообще противопоказано.
Только кондиционер! Также мастифы часто страдают дисплазией локтевых и тазобедренных суставов,
болезнями сердца и глаз, а от большой порции еды могут получить заворот желудка и погибнуть за считанные часы.
Выбор щенка в проверенном питомнике от родителей со всеми генетическими тестами
может снизить риски возникновения заболеваний, но не исключить их полностью.

Но даже здоровый английский мастиф — это всё равно большая проблема!
В прямом смысле слова: животине нужно МНОГО всего: место попросторнее, еды побольше,
машину погабаритнее, чтобы животинку и на прогулки, и в ветклинику возить.
Прибавьте к затратам на содержание оплату кинолога.
Научить здоровяка хорошему поведению — задача владельца номер один.
Заниматься барбосы не любят, они довольно упрямы и ленивы, так что платить за обучение придется много.
Но обязательно — в мастифах всё ещё живёт память боевых и травильных предков.
А злая и невоспитанная 100-килограммовая тушка — это очень опасно!

Но самый главный минус породы — это вовсе не колоссальные траты или сложности с обучением.
Всё дело в том, что английские гиганты очень мало живут.
В среднем бобик будет вас радовать всего 6-10 лет — раза в два меньше, чем собака мелкой породы.
Да, любви мастиф за эти годы подарит очень много, но и проблем — тоже.

Прекрасная принцесса всегда верила в любовь и была готова бороться за неё до конца.

«На войне все средства хороши», – думала она и поэтому, когда узнала, что принц попал в бездну отчаяния, самокопания и самомнения размером с Юпитер, решила во что бы то ни стало спасти беднягу. Хотя даже дракон, который охраняет это сокровище заточенным в башне, считает его редкостным мудаком. Но принцесса – упёртая натура, она «и в огонь и в воду» за любимым, поэтому взяв из собственной гардеробной самый лучший и острый меч, оседлав вороного коня, она отправляется в дорогу. И мчится она, значит, на коне, волосы назад, а в голове подробный план по спасению.

А наш унылый принц так любит похвалу и восхищение, что всеми силами это отрицает, а в душе надеется и верит, что его всё-таки пожалеют и таки уже, наконец, спасут. Глупый, глупый принц.

⚔️Через многие испытания пришлось пройти нашей героине, прежде чем сразиться с драконом за сердце принца. Долго бились они в поле чистом, а принц сидел в башне, лицезрел всё это из окошка и ел попкорн, запивая всё это вискарем. Мерзкий, мерзкий принц.

И вот на исходе очередного дня дракон поинтересовался у принцессы:
– Слушай, мелкая, а зачем тебе этот принц сдался?
– Что значит «зачем», я же люблю его! – стирая пот с лица, возмущенно ответила принцесса.
– Да ты его даже не знаешь, он же кроме себя полюбить никого не может, он кроме как о себе разговаривать больше ни о чём не может, а ещё он пьяница и не воспринимает много информации. Ну, зачем он тебе?
– Я люблю его и должна бороться за него! – принцесса явно была потрясена искренностью дракона.
– Я тебе умоляю! Ну, во-первых, что же за любовь такая, за которую надо бороться?

Любовь – это когда всё добровольно и по обоюдному согласию. Её бесполезно вымаливать, выпрашивать, и биться за неё смысла нет. Она либо есть, либо её нет. Остальное – фикция и твоё больное воображение.
Во-вторых, да ты посмотри на этого своего принца повнимательнее, кроме разочарования и заниженной самооценки он тебе ничего не даст.

Осознание вошло в мозг принцессы, увидела она принца с другой стороны и поняла всю глупость своих действий.

– Ты прав, дракон. Прости меня. Может, пойдём поедим? – принцесса бросила меч🗡 и направилась к своему коню.
– Да без проблем, давай забирайся на меня, так быстрее, я тут знаю одно место недалеко, там шеф-повар готовит отменные стейки, ты должна оценить!

Принцесса и дракон улетели вместе ужинать, а принц так и остался унылым и непонятым самовлюбленным кретином.

Вот и сказке конец, а кто читал – постарается прекратить гнаться за ненужными и придумывать любовь там, где её нет.

© Людмила Пикус

Свободу узникам Бастилии!




Во время Французской революции 14 июля 1789 года при штурме Бастилии были освобождены семеро узников,
больше там просто не было.
Из этой великолепной семёрки четверо были фальшивомонетчиками, затесался также один аристократ,
граф Солаж (Solages), заключённый в тюрьму по просьбе его семьи;
и была ещё парочка сумасшедших, Огюст Тавернье (Auguste Tavernier) и Франсис Ксавье Уайт (Francis Xavier Whyte),
величавший себя рыцарем Уайтом Маллевильским (Whyte de Malleville).
Этот ирландец, алкаш и лунатик, вообще не понял происходящего.



Не послать ли нам гонца?

В промежуток времени в 22 часа между капитуляцией фашистской Германии и обращением к народу Сталина в СССР
успела закончиться вся водка. В 1 час 10 минут ночи 9 мая стало известно о подписании Акта капитуляции,
и народ высыпал на улицы. Как рассказывал один журналист,
«мне повезло, что я купил литр водки на вокзале по прибытии, потому что позже её было нигде не купить.
10 мая в Москве водки не было: мы выпили её всю».



Ай да Листон, ай да сукин сын!

В 1847 году Роберт Листон, известный прежде всего благодаря ножу Листона,
выполнил операцию по ампутации конечности всего за 25 секунд, орудуя ножом так быстро,
что случайно отхватил и пальцы ассистента. И больной, и ассистент умерли в результате заражения крови,
а наблюдавший за ходом операции умер от инфаркта.
Таким образом, это была единственная в мире хирургическая операция с трёхсотпроцентным смертельным исходом.

Церковная органистка Беатрис разменяла 9-й десяток и никогда не была замужем. Все восхищались её добротой и отзывчивостью. Однажды пастырь зашёл к ней обсудить праздничную мессу и она пригласила его в гостиную. Беатрис попросила пастора присесть и подождать, пока она приготовит чай.
Глядя на её старый домашний орган "Хаммонд", он вдруг заметил на лаковой крышке инструмента симпатичный сосуд с водой, в которой нагло плавал презерватив. Когда Беатрис вернулась с подносом, где дымился чай и благоухало печенье, они разговорились.

Пастор пытался скрыть своё любопытство, но не утерпел. Мисс Беатрис, - сказал он, указывая на сосуд, - не могли бы вы мне рассказать об этом предмете?

- Вы тоже заметили! - восхитилась органистка. - Не правда ли, он красив?

Прошлым августом я шла через парк и нашла этот маленький пакетик в траве. Инструкция гласила: поместить его на орган, держать влажным и это предотвратит распространение возможной болезни.
Вы знаете, у меня не было гриппа всю зиму!

О ёжиках и яблоках









Две тысячи лет назад, в Римской империи жил вроде бы неглупый дядька Плиний Старший.
Между службой в легионе и работой адвокатом, баловался этот римлянин писательством.
А что делать было? Ни интернета, ни телевизора не было, скукота!
И взялся он за составление многотомного труда «Естественная история» — первой энциклопедии.
Как было принято в те времена, списывал у других авторов, записывал, что другие римляне рассказывали.
Из личного опыта добавил. И вот, писал он том посвящённый животным и дошёл до ёжика...
— Ёжик, — почесал в затылке Плиний, — точно, помню, маленький такой колючий.
А римляне, между прочим, держали ежей как домашних животных.
То есть Плинию, чтобы на ёжика посмотреть, надо было зайти в гости к соседям.
Или детей на улице попросить, чтобы ежа принесли.
— Да ну! Жара на улице, — решил Плиний, — ещё идти куда-то.
Что я в самом деле, так про ежа не напишу?
И не пошёл никуда.
Ёж, — видимо, здесь Плиний хорошо приложился к кувшину с поской, — ну ёж.
Маленький, колючий. С лапками. А что едят?
Взгляд Плиния упал на блюдо с фруктами.
— Вот! Едят они яблоки. А как они их добывают?
Плиний приложился ещё раз к поске.
— Карабкаются на дерево и сбивают на землю. Точно! Так и запишу.
А дальше что делают? Наверное, катаются по земле и накалывают на иголки.
А зачем? Чтобы отнести в норку и сделать запас на зиму.
Так Плиний в своей книге и написал.
Будь рядом хоть один ёжик, он бы покрутил лапкой у виска.
— Какие яблоки, дядя? Я хищник! Какие деревья? В каком упитии можно было представить, что я лезу на дерево?
Ты лапки мои видел? И запасов я не делаю: зимой мы в спячку впадаем.
Но нет, ежа рядом не оказалось.
А римляне, уважавшие многотомные энциклопедии, так и запомнили — ёж, носит на иголках яблоки.
И остальным народам рассказывали, кого завоёвывали.
Варвары ежей видели, но римлян считали шибко умными.
— А может и правда, носят яблоки на иголках? Мы, конечно, такого не видели...
Но вдруг в этот момент мы как раз отвернулись?
Ежи возмущались, но сделать уже ничего не могли. Так и прижилось поверье.
Две тысячи лет прошло, но каждому малышу родители показывают книжку с животными и говорят:
— Это слон, у него хобот. Это жираф, у него длинная шея. А это ёжик, несёт на иголках яблочко.


Вот такие фейки создавались в старину, что до сих пор помнят и детям сказывают -
не то что сейчас - мелочь по карманам только трясут

"Побег" (Или приключения Шурика.)


Как то раз с мамой мы зашли в магазин, то была Галантерея, а было мне тогда года четыре, ну может чуть больше.
Мама надолго застряла в отделе Ткани, мне же там достаточно скоро стало невыносимо скучно.
И вот я отправился на разведку в поисках чего то более интересного, благо магазин был огромный и поглазеть было на что.
Встав на цыпочки и уткнувшись носом в стекло витрины я принялся разглядывать всякую всячину,
чего там только не было... не было там машинок, не было солдатиков, но были какие то шкатулки, расчески, ножницы
и много чего еще непонятного.
Неожиданно для меня к витрине подошла парочка. В магазине было почти безлюдно и когда они заговорили,
то мне отчетливо был слышен их разговор...
- Ой, надо же, это же "Красная заря", я так о них мечтала!
- Ну раз мечтала, то сейчас и купим.
- Ой спасибо, спасибо, спасибо, я так рада, я тебя люблю!
Вот! Вот что нужно моей маме, твердо решил я!
Притащив маму к заветному прилавку и тыкнув на заветную коробочку пальцем я решительно произнес:
- Купи это!
- Духи?! Зачем тебе духи??!
- Не мне, а тебе!
- Не нужны они мне.
- Нет нужны! Я знаю!
- Нет не нужны, у меня есть, лучше.
- Таких нету! Купи!
- Слушай, не морочь мне голову. Вон поди встань у той витрины и посмотри что там, а я скоро вернусь,
и смотри никуда не отходи от нее!
Эх! Как же мне было до слез обидно что мама меня не послушала, я так хотел сделать ей приятное, а она..., а она.., а она....!!!
С этим надо что то делать! И что же? Проучить, вот что!
Что бы в следующий раз меня слушалась! Я же только хорошего ей хочу!!!
Решено. Побег.
Выскользнув из магазина я осмотрелся. Тээк-с, дом вроде где то там. Да, точно там.
Ого, какая большая дорога, и машины туда-сюда, и автобусы, а еще этот громыхала-трамвай!
Но обратной дороги нет! И светофора впрочем тоже нет.
И тут я заметил что недалеко от меня дорогу собирается перейти семья с девочкой моего примерно возраста.
Вот кто мне поможет решить проблему!
Отчетливо понимая что такие маленькие мальчики сами по себе не ходят и уж тем более такую дорогу не переходят,
я стараясь особо не отсвечивать "сел им на хвоста". Хвост практически сразу был обнаружен.
- Ты что, хочешь прейти дорогу ?
- Да.
- Ты что один, где твоя мама ?
- Там, на той стороне, я к ней иду - убедительно соврал я.
- Ну надо же, такой маленький и один.... ладно, давай руку, пошли. Ну и где там твоя мама...
Перейдя дорогу я тут же вырвался и дал стрекоча.
Дом нашелся относительно быстро. Ну дальше то я уж знаю...
Оттарабаненную сандалями дверь открыла бабушка. До звонка понятное дело я не доставал.
- Пришли? А мама где?
- Мама там.
- Где это там, ты что один пришел?
- Один, мама потом придет.
- Когда потом, ну-ка говори в чем дело!
- Ну это... ну я убег.
- Хорошенькое дело, что значит убег?! Ладно, раз уж пришел, то иди мой руки, скоро обедать.
Придет мама - разберемся.
Мамы долго не было. Очень долго.
- Ба, а мне влетит ?
- И еще как !
Чем дольше нет - тем сильнее влетит, надо ремень спрятать.
Странно, в магазине хотелось есть, а сейчас чего то и не хочется...
Время тянулось дольше обычного.
Вот, ну наконец то зашуршали в двери ключи, мама вернулась...
- Мам, Сашка пропал! Всюду искала, где только не была, надо в милицию звонить!
- Дома твой Сашка, в уборной заперся. И откуда убег то ?
- Из галантереи, на Щербаковской...
- Ничего себе! Ладно, сильно то его не ругай, все таки сам пришел, нашел.
Лицо у мамы было заплаканное, одновременно и сердитое и радостное.
- Ты почему убежал ?
- Я как лучше хотел, тебе подарок сделать...
- Ты мне его уже сделал.
- Когда, какой я тебе подарок сделал?
- Потом поймешь.

Идёт игра "Что? Где? Когда?
Вопрос прислала проститутка
Маша из Владимира:
"Вы нахолитесь в Сахаре и вдруг господина
Друзя кусает кобра прямо в член.Ваши действия.",
время пошло. Команда Друзя отвечает:
"Мы сделаем надрез на месте укуса и извлечом яд!"
Ответ неправильный. Пока команда Друзя извлекает яд,
10 000 рублей уходит во Владимир.

Правильный ответ от Маши:
"В Сахаре кобры не водится - это раз!
Всем известно, что кобра не кусает выше
колена - это два! Поэтому, если кобра всё
таки укусила Друзя в причинное место,
то оно ниже колена. А если это так, то
господин Друзь может извлечь яд сам!"
1-0 в пользу телезрителей!

Боцман










Этого рыжего лохматого пса ещё щенком принесли и воспитывали моряки бригады спасательных кораблей.
Мать его, бродячая ничейная собака, лежала убитая обломком скалы на побережье бухты Патрокл.
Погибла то ли от несчастного случая, то ли от руки подлого человека.
Около мертвой дворняжки скулил один-единственный щенок.
Через два года матерого кобеля по кличке Боцман знали уже не только спасатели,
но и соседи по мысу Артур в бухте Большой Улисс: моряки – катерники и экипажи вспомогательных судов,
которых Боцман иногда навещал.
Кличку свою пёс заслужил благодаря своей фантастической, необъяснимой любви к морю и флотскому порядку.
Каким-то необъяснимым образом он узнавал о случившихся на море авариях раньше всех на Тихоокеанском флоте.
По крайней мере, за час до оповещения спасательного отряда оперативным дежурным флота о пожаре на море,
Боцман взбегал по трапу на дежурный противопожарный катер и никто оттуда согнать его уже не мог.
– Боцман! – спрашивали у пса спасатели. – Когда тебе успел позвонить оперативный?
Боцман в ответ только приветливо повиливал хвостом.
Любимое место его было – бак катера. Там он гордо стоял, как впередсмотрящий. «Шкивало»,
катер взлетал на волнах, и пушистый хвост Боцмана как гюйс развевался по ветру.
Удивительно, но этот морской волк, несмотря на качку, весь в брызгах,
твердо стоял на лапах и не боялся соскользнуть в морскую пучину. И морской болезнью не страдал.
В огонь Боцман не лез, боялся, но всегда внимательно следил за работой экипажа спасательного корабля.
Когда из огня выводили спасенных людей, то пёс скакал возле них, радостно оскалив зубы.
В перерывах между морскими походами Боцман нес караульную службу.
Он четко знал границы дислокации нашей спасательной бригады и никого посторонних на территорию не допускал.
Всех матросов, мичманов и офицеров нашей бригады Боцман знал в лицо, а чужих яростно облаивал.
Феноменальной памяти на лица он достиг благодаря постоянному присутствию на построениях личного состава кораблей.
Любили его все, кроме «самовольщиков». Почему военные моряки идут в самовольную отлучку?
Тут два варианта - либо к девушкам, либо выпить.
Ближайший магазин, где можно было купить вино или водку располагался в бухте Малый Улисс,
в двух километрах от места нашего базирования. Туда вела «тропа Хо Ши Мина» через дубраву.
В любом случае, если матросы уходили в самоволку – к своим девушкам или просто в магазин,
по возвращении от них почему-то однозначно разило спиртным.
Боцман органически не переносил этот запах и чуял его за версту.
В темноте он встречал нарушителей дисциплины яростным лаем.
- Да, заткнись ты! – шипели на него «самовольщики». – Вот же тварь поганая!
Через минуту появлялся дежурный по части и всех «прихватывал». Изымал закупленную для «годков» водку и записывал фамилии для утреннего доклада командиру бригады капитану 1 ранга Макарову.
После гауптвахты матросы мелко и гадостно мстили Боцману, как могли:
засовывали в пирожок с печенкой пакетик с молотым красным перцем, красили его шкуру масляной,
зеленой краской, мазали зад скипидаром, напяливали на него рваную тельняшку и смеялись над ним,
когда он пытался её снять. Самое главное, выкидывали его с противопожарного катера или водолазного судна,
когда Боцман забегал на трап по тревоге для выхода в море на оказание помощи.
Для того это была жуткая трагедия.
Пёс жалобно выл на берегу у трапа, пока, кто-то из начальства не пускал его на катер.
Как у всякой собаки у него был свой человеческий любимчик.
Со всеми своими невзгодами и обидами на разгильдяев он приходил к матросу – первогодку
аварийно-спасательной партии Диме Сергееву.
- Что, опять тебя обидели? – спрашивал, почесывая Боцмана за ухом , Дима.
Он, выстригал Боцману окрашенную шерсть, мазал раны зеленкой и йодом,
выпрашивал у флагманского врача специальные таблетки при отравлении и запихивал их собаке в пасть.
Дима всегда угощал Боцмана деликатесами: то косточкой от борща, то куском сахара-рафинада и читал в собачьих глазах безграничную преданность любимому человеку.
А погиб Боцман, как настоящий моряк – утонул в море, спасая своего друга матроса Дмитрия Сергеева.
Сбитый струёй из лафета водяной пушки за борт, Дима тонул у борта горящего судна-сухогруза.
Суконная шинель, набухла и тянула в пучину. Всё было в дыму, и никто ничего не видел
. Пёс метался у борта, жалобно скуля, а потом прыгнул в холодную осеннюю воду к своему товарищу.
Что происходило в его собачьем мозгу? Ведь все равно до берега он бы Диму не дотащил, а на палубу не поднял бы.
Он прыгнул, чтобы поддержать друга на плаву, хоть как-то ему помочь.
Моряк вцепился в Боцмана мертвой хваткой и висел на нём, уже захлебнувшимся, мертвом,
пока сверху его не увидели и бросили спасательный круг.
Дима разжал руки, хватая круг, а Боцман медленно ушел на почти стометровую глубину.
После него в нашей бригаде всех последующих псов называли кличкой «Боцман»,
но моря они не любили, «самовольщиков» не отлавливали и особой преданности к людям не выказывали.
Разве, что ластились, выпрашивая лакомство.

✨... О том, что мой супруг болен на всю голову, свидетельствует уже тот факт, что он женат на мне. У него какое-то невероятное количество бзиков, которые со временем начинают распространяться воздушно-капельным путём на родных, друзей и знакомых.
Одним из таких бзиков является манера давать человеческие имена неодушевлённым предметам. Не всем, конечно, а только наиболее достойным. И он не просто их крестит - он с ними ещё и разговаривает.

Например, у него есть любимая кружка. На кружке нарисован пингвин. Пингвина зовут Пафнутий.
Я как-то поинтересовалась:
- А почему Пафнутий-то?
Муж посмотрел на меня удивлённо и спросил:
- Ну а как?
Я подумала и поняла: действительно, больше никак.
По утрам муж достаёт Пафнутия из кухонного шкафчика и говорит:
- Ну, брат Пафнутий, по кофейку?
Вечерами они с Пафнутием пьют чай, и муж мой жалуется ему на меня:
- Видишь, Пафнутий, с кем приходится коротать век? Цени, брат, одиночество, не заводи пингвиниху.

Ещё на даче у нас проживает болгарка по имени Зинаида. Болгарка - не в смысле уроженка Болгарии, а в смысле инструмент для резки металла.
Сперва муж назвал её Снежана, потому что считал, что у болгарки непременно должно быть болгарское имя. Однако, познакомившись с характером болгарки, он понял, что она Зинаида.
Когда нужно разрезать что-нибудь металлическое, он достаёт её из сарая и говорит:
- Зинаида, а не побезумствовать ли нам?
И они начинают безумствовать. А когда набезумствуются, он её относит в сарай, укладывает на полку и нежно говорит:
- Сладких снов тебе, Зина.

А в квартире у нас живёт шкаф по имени Борис Петрович. Вот так уважительно, по имени-отчеству, да.
Это мы когда только купили квартиру, то первым делом заказали шкаф. И собирал нам этот шкаф сборщик, которого звали Борис Петрович.
Конечно, сей факт бросает тень позора на моего мужа, но на самом деле этому есть объяснение.
Вообще-то, всю остальную мебель в нашем доме (а так же в доме моей мамы, в доме его родителей и в домах многих наших друзей) муж собирал сам. И шкаф бы собрал, как раз плюнуть, но вышло так, что в день доставки он находился в командировке и вернуться должен был только недели через две.
Я категорически отказалась жить две недели посреди немыслимого количества досок и коробок, к тому же мне не терпелось поскорей развесить всю одежду на вешалки, поэтому дожидаться мужа не стала и пригласила магазинного сборщика. И, конечно, сорок раз об этом пожалела.
Сборщик Борис Петрович, собираясь ко мне в гости, принял одеколонную ванну, и этим одеколоном марки "Хвойный лес" (или "Русское поле", или "Юность Максима" - не знаю) провонял весь дом. Я спасалась от амбре Бориса Петровича на балконе.
Работал Борис Петрович сосредоточенно, неторопливо, с чувством, с толком, с расстановкой, с пятью перерывами на чаепитие. Очень удивлялся, почему я не составляю ему компанию за столом. А я просто не могу пить чай, воняющий одеколоном.
Профессионал Борис Петрович, будучи сборщиком от бога, собирал шкаф с 9 часов утра до 11 часов вечера. Мой муж за это время мог бы легко построить двухэтажный дом и баньку во дворе.
Вещи мои так и остались лежать в коробках, не познав холодка вешалок, потому что все две недели до приезда мужа я проветривала всю квартиру, и шкаф в частности, от аромата Бориса Петровича. Мне даже было стыдно ездить в метро, потому что мне казалось, что от меня на весь вагон таращит этим дешёвым убойным одеколоном.
Когда муж приехал, в квартире уже была вполне пристойная атмосфера. Он радостно подскочил к мебельной обновке, счастливо завопил: "О, шкафчик!" - и замер, распахнув дверцы.
Примерно минуту он приходил в себя от нахлынувшего на него смрада, а потом спросил меня:
- Эммм... Это что?
- Это Борис Петрович, - ответила я.
Вот так наш шкаф получил своё имя, а сборщик Борис Петрович, сам того не ведая, стал его крёстным (нашим кумом, стало быть).
Теперь муж, собираясь на какое-нибудь важное мероприятие, советуется со шкафом, что ему надеть:
- Борис Петрович, как насчёт синей рубашки?
Или просит:
- Не одолжите ли галстук, Борис Петрович?
Или вешает в него костюм и говорит:
- Борис Петрович, храни его, как свою честь.

Ещё у нас есть журнальный столик Степан.
Ну тут всё просто: мы его купили в разобранном виде, а дома выяснилось, что инструкция по сборке написана на английском и китайском языках.
Муж сперва потребовал у меня читать китайский вариант, потом минут десять возмущался, что женился на какой-то безграмотной лохушке, которая даже китайского не знает, а после этого милостиво разрешил читать по-английски.
Лохушка-жена и по-английски, в общем... кхммм... Но ещё что-то как-то.
В инструкции было написано: "step one". Ну, при моём произношении... В общем, так журнальный столик стал Степаном.
Когда я ищу зажигалку или какой-нибудь журнальчик, муж говорит:
- Не знаю, где. Спроси у Степана.

Ещё у нас есть микроволновка Галя. Я так понимаю, это что-то личное, о чём мне знать не надобно.
Потому что когда муж пихает в неё тарелку с едой и нежно говорит: "Согрей, Галя... Сделай это для меня, крошка..." - у меня все вопросы застревают где-то в районе щитовидки.
Отголоски романтического прошлого, видимо.

Ещё у нас на даче есть электроплитка, которая вечно ломается. Муж зовёт её Надюша.
Когда я спросила, почему именно Надюша, он ответил:
- Да была у меня одна... Тоже всё время ломалась.
Когда он утром собирается пожарить на ней яичницу, то всегда спрашивает:
- Ну, Надюша, сегодня-то ты станешь, наконец, моей? Давай, детка, дай шанс моим яйцам.

Ещё у нас есть пепельница Раиса. Муж утверждает, что то, что она Раиса, видно невооружённым глазом.
Когда муж хочет покурить, он говорит:
- Раиса, составь приятную компанию.
А когда его что-то отвлекает, то он кладёт в неё сигарету и говорит:
- Раиса, покарауль.

Эта инфекция носит вирусный характер.
У одних наших друзей есть телевизор Филя (потому что "Philips") и холодильник Анатолий (потому что в нём всегда напихано всякого говна, как в карманах жилетки Вассермана).
Другие лентяйку от телевизора назвали Люсей - в честь соседки, которая тоже, по их словам, лентяйка.
У третьих проживает стиральная машина Любовь Петровна. Когда им эту машину доставили и распаковали, то их старенькая бабушка всплеснула руками и сказала:
- Красивая, как Любовь Петровна Орлова!
И даже у моей мамы есть чайная ложечка по имени Изольда. Я так и не знаю, почему именно Изольда. Когда я попыталась это выяснить, мама посмотрела на меня, как на умалишённую (впрочем, она всегда на меня так смотрит), а муж возмущённо сказал, что более глупого вопроса в жизни не слышал, и что каждому дураку понятно, почему ложечку так зовут.

Собственно, вот.
Не знаю, зачем я тут всё это понаписала... Ну, вероятно для того, чтоб лишний раз подчеркнуть идиотизм своей семьи и приближённых к ней
... товарищей...

©

Варвара и Чуня






Живём мы по соседству с Дмитрием Николаевичем, наши дворы разделяет лишь невысокая оградка.
Мужик он упитанный, с большим животом, но характером весёлый.
С ранней весны и до поздней осени сосед ходит по двору в облезлых бежевых шортах и в синих сланцах.
Всегда что-нибудь напевает себе под нос, точнее, мычит, не открывая рта.
Несмотря на свои внушительные габариты, Дмитрий Николаевич всё время в движении:
то по дороге сорняк выдернет на грядке, то берёзовый чурбан расколет на дрова,
чтобы побаловать себя шашлычком, то из лейки поливает клумбу,
а то задержится около недавно вкопанного дубового столба, пытаясь его раскачать, определяя надёжность.
Одним словом, человек он очень хозяйственный и во дворе блюдёт порядок, всё у него на месте:
и лопаты, и грабли, и другой необходимый инвентарь.
Иногда мы с ним сходимся на дальнем участке, где нет ограды, только тянется неширокая стёжка,
заросшая травой с жёлтыми одуванчиками. Убрать стёжку, чтобы соорудить здесь ограду, нам жалко:
крошечная, зато девственная природа. Там у нас столик из пня, размером в обхват и два чурбака поскромнее,
чтобы сидеть. Изредка мы пьём пиво с раками или вкусную наливку собственного изготовления –
Дмитрий Николаевич работает директором ритуальной военно-мемориальной компании и ни в чём себе не отказывает.
Закусываем мы сочным зелёным луком прямо с грядки, свежими пупырчатыми огурчиками да спелыми помидорами,
которые на разломе будто подёрнуты изморозью.
Лет десять назад как раз за неделю до празднования Дня Победы и произошла эта удивительная история.
В то давнее время мы с соседом привычно сошлись у стёжки: он принёс с собой графинчик с наливкой,
я тарелку с закуской.
Сидим на природе, беседуем, вокруг жизнерадостно поют птицы, светит тёплое солнце.
Настроение у нас – лучше не бывает. И вдруг Дмитрий Николаевич начинает мне жаловаться:
мол, много заказов на установку надгробий ветеранам войны, людей не хватает, не справляются,
потому как всем родственникам, а особенно престарелым жёнам ветеранов,
которые сами на ладан дышат и их взрослым детям, хочется обязательно успеть ко Дню Победы.
– Всем угодить хочется, а что делать – ума не приложу, – вздохнул он тяжко, качая головой от досады.
– Может, мне подрядиться? – пошутил я и скоро пожалел о своих словах.
– А что, – загорелся хозяйственный Дмитрий Николаевич, – делать тебе в саду всё равно пока нечего.
Да и от книг своих отдохнёшь, Антон Павлович Чехов, на что уж был известный писатель, а и тот говорил,
что самый счастливый день, когда он не пишет.
Мозгам тоже, – он внушительно постучал себя согнутым пальцем по выпуклому лбу, – отдых нужен.
Не обижу, хорошо заплачу. Там всего и осталось сорок памятников, дня за три управитесь.
Их ставить недолго, разве переезды из деревни в деревню, да это и приятно по такой погоде-то. Ну, так что?
«Может и правда согласиться, – подумал я. – Человек он хороший, почему не уважить, да и денег много не бывает».
Мы ударили по рукам, закрепив соглашение стаканчиком наливки.
Наутро я отправился в общежитие к своему знакомому Олегу Чуняеву по прозвищу Чуня.
Он младше меня лет на шесть, когда-то мы вместе работали на механическом заводе и с тех пор поддерживали кое-какие дружеские связи.
Чуню я застал лежащим на продавленном диване с закинутыми за голову мускулистыми руками.
Он безучастно смотрел красными припухшими глазами в потолок и даже на меня не взглянул.
– У тебя дверь открыта, – сказал я, вобрав быстрым взглядом безутешную обстановку комнаты:
пустые ряды бутылок и неподвижное тело самого хозяина.
– Страдания молодого Чуняева? – спросил я, присев к нему на диван.
Но страдал Чуня, как выяснилось не с похмелья, а оттого что месяц назад его бросила жена Анжела,
уйдя с их сынишкой Ромкой к другому мужчине, имеющему в собственности трёхкомнатную квартиру в «хрущёвке».
Страдания были вполне обоснованы, и я лишь сочувственно вздохнул, сразу перейдя к делу.
Чуня спокойно выслушал меня, принял холодный душ, и мы уже вместе отправились к нашему общему знакомому Петровичу.
Он имел старенький грузовой МАЗ, доставшийся ему после распродажи имущества обанкротившегося завода.
Там пятидесятилетний Петрович отработал водителем большую часть жизни.
Нашего знакомого мы нашли возле заброшенной промышленной зоны.
Здесь был отстойник для грузовых машин, автокранов, тракторов и другой техники.
Их владельцы без дела слонялись по площадке в надежде заполучить хоть какой-то заказ.
– Я в деле! – обрадованно заявил Петрович, который уже неделю не был востребован со своим МАЗом.
– Парни, дайте я вас расцелую!
Выехали мы из областного центра рано, рассчитывая в первый же день успеть установить несколько памятников
на близлежащих деревенских кладбищах. Всё необходимое мы загрузили ещё с вечера:
стелы с художественными портретами и эпитафиями, подставки под них, цветники, песок, щебень, цемент, арматуру
и короткие швеллеры.
Дымчатые облака, подсвеченные снизу розовым, только что пробудившимся солнцем, сказочно блистали.
В кабине играла музыка, за окнами проносились леса, голубые с прозеленью реки, обширные поля и величественные дали,
слегка смазанные белёсым туманом. Я ни капли не пожалел о своём решении, впечатлённый окружавшей нас красотой.
Дмитрий Николаевич не обманул: сложного в установлении памятника ничего не было,
мы управлялись с одним надгробьем в среднем за час.
Пока кто-нибудь из местных предупреждал хозяйку или родственников о нашем приезде,
мы ехали на кладбище, выгружали стелу, цветник и готовили цементный раствор.
Некоторые затруднения возникали, когда могила находилась далеко от входа.
Тогда приходилось нести тяжёлую гранитную стелу через всё кладбище,
неудобно пробираясь между тесно примкнувшими друг к другу высокими оградами,
а то и могучими деревьями с грачиными гнёздами, похожими на мрачные чёрные наросты.
Но скоро мы и с этим наловчились справляться.
К концу третьего дня у нас остался последний памятник.
Петрович нашёл на карте области отдалённую деревеньку Змеёвку, которая располагалась от асфальтовой дороги
на расстоянии шестидесяти километров по грунтовке.
Чтобы сократить путь и тем самым сэкономить солярку и время, мы надумали добираться до деревни полями,
краем берёзовых посадок.
Овраг по дороге мы проехали без труда, затем остались позади небольшой сосновый бор и песчаная насыпь,
а вот переехать мелкую на вид лужу нам не повезло: забуксовали крепко.
Мы и ветки под колёса подкладывали и толстые сучки, и сухой хворост, всё было напрасно.
– Живут же люди в такой глухомани, – с досадой сплюнул Петрович, едва не плача от жалости за свою кормилицу-машину.
– Как у чёрта на куличках!
Дело наше действительно было безнадёжно, потому что без трактора машину ни за что не вызволить из трясины.
А вокруг на десятки километров отсутствовали даже самые завалящие деревеньки, да и от села по дороге мы успели отъехать километров на пятнадцать. Хотя было неизвестно: имелся ли в селе трактор?
Но просто стоять и ждать, когда наступит лето и грязь высохнет сама, мы не могли и, посовещавшись,
отправились с Чуней назад в село.
Мы шагали довольно быстро, чтобы успеть до темноты, и, наверное, отмахали километров пять,
как вдруг услышали далёкий рокот трактора. Он звучал как песнь!
Мы замерли, не дыша, прислушиваясь, а потом, не сговариваясь, побежали на звук мотора.
Вылетели за посадки и увидели далеко в поле гусеничный трактор с культиватором.
Утопая в податливой рыхлой земле по щиколотки, мы бросились ему навстречу, заполошно размахивая руками.
Разговор с трактористом, мелким мужичком в клетчатой засаленной рубахе нараспашку,
в кепке с порванным козырьком и с грязным весёлым лицом был короткий, но деловой.
Мы пообещали ему литр самогона, который иногда получали в благодарность за свои труды от деревенских жителей.
Тракторист без разговоров отцепил культиватор, мы с Чуней забрались к нему в кабину и трактор, взревев мотором,
будто танк, наискось, прямо через вспаханное поле уверенно двинулся к машине.
– Пацаны, всё ништяк, – сказал довольный мужичок, глядя на вызволенный им из грязи МАЗ,
отпил прямо из горлышка самогона и уехал трудиться дальше.
В злополучную Змеёвку мы попали только к вечеру.
Она состояла из десятка домов, раскиданных на пологом холме, заросшем вётлами.
Мы разыскали бабушку, старенькую жену покойного ветерана.
Тихая старушка показала нам могилу и ушла, сославшись на недомогание.
– Утром будем дома, – мечтал Петрович, размешивая раствор.
– Приму душ, сто грамм и наконец-то хоть высплюсь как белый человек.
Лёгкие сумерки медленно густели, окутывая мутной синевой кусты и без того глухого кладбища.
Оставалось укрепить цветник, но стемнело так, что уже и не разглядеть было чёрные гранитные бруски.
А ведь требовалось ещё смотреть по уровню, чтобы выровнять все части надгробья.
Доделывали мы уже при свете машинных фар.
– Повезло нам, мужички, что могила находится с краю, – сказал Петрович довольный собой,
что догадался поставить свой МАЗ как надо. – А то до китайской пасхи здесь бы ночевали.
Мы стали собирать инструменты, как неожиданно из кромешной темноты раздался грозный мужской голос:
– Лежать! – и тотчас раскатисто грохнул ружейный выстрел.
Мы мигом попадали на землю, уткнувшись растерянными лицами в мокрую от росы траву.
– Руки за голову, – опять скомандовал грозный голос. – Да не балуйте, перестреляю как куропаток.
Ишь ты взяли моду воровать по ночам металл с кладбища. На вас так нержавейки не напасёшься, ироды.
На свет выехал верхом на вороном коне косматый и бородатый неказистый мужик в возрасте.
В руках он держал охотничье ружьё, направив его стволами на нас.
– Сейчас в сарае запру на замок до утра, – пригрозил он, – а потом в полицию сдам, пущай с вами там разбираются.
– Ошибочка вышла, – ответил, сердито сопя, Чуня и вдруг приглушённо захихикал, должно быть от нервного стресса.
– Мы наоборот памятники ставим, а не металл воруем. Глаза-то свои разуй, старый.
Мужик видно и сам сообразил, что обознался, перепутав нас с ворами и, крякнув от досады, примиряюще ответил:
– Кто вас разберёт, гоношитесь ночью на кладбище, вот я и подумал, что ворьё опять объявилось.
А у нас в деревне из мужиков-то я один остался, остальные семь человек старухи.
Другие мужики все перевелись, кто от самогона, кто в города уехал. Федотом Степанычем меня кличут.
Ну, извиняйте, раз такое дело. А может, вы у меня переночуете? – неожиданно спросил он с надеждой.
– Я вам картошечки жареной разогрею, щей, да и выпить у меня найдётся.
Какая вам необходимость ночью отправляться в даль дальнюю.
Было заметно, что местный житель соскучился по новым людям, свежим новостям.
Отказать было неудобно, и мы согласились, хотя минуту назад он нас едва и не перестрелял.
Федот Степаныч оказался человеком дружелюбным и хлебосольным.
Не успели мы переступить порог, как он по-хозяйски принялся суетиться по дому, расторопно накрывая на стол.
– Жену не разбудим? – спросил вполголоса Петрович, с интересом оглядывая довольно скоромное убранство кухни,
которое, тем не менее, отличалось чистотой и опрятностью.
– А нет жинки, – ответил Федот Степаныч, и развёл руками, словно и сам дивясь этому, – померла она в прошлом годе.
С дочерью вдвоём живём.
Петрович смущённо кашлянул и больше неудобных вопросов не задавал.
– Ну, садитесь гостёчки нежданные, а оттого особенно и желанные, – предложил через пару минут Федот Степаныч, расположившись, как и подобает хозяину, во главе стола. Он ловко опрокинул стаканчик в рот, крякнул и с удовольствием разгладил свою седую бороду. – Дай Бог, не последнюю.
Проголодавшись за день, мы с молчаливой сосредоточенностью принялись хлебать горячие щи деревянными ложками.
– Калечная она у меня, Варька-то, – разоткровенничался Федот Степаныч, когда самогон ударил ему в голову.
– С измальства такая уродилась. Больше детей мы не могли иметь с Дусей.
Одна девка уродилась, да и та дефектная, – горестно вздохнул он и повёл по нам тоскливыми глазами,
как бы ища сочувствия. – Должно быть, и супруга раньше времени оттого и убралась, что всю жизнь за неё переживала.
Это понимать надо. Стесняется моя Варька чужих, вот и сейчас в комнате своей затаилась и молчок.
Федот Степаныч приложил к губам тёмный очерствелый от работы палец.
– Сидит как мышка в норке и ни гугу. А вообще-то весь дом на ней держится, вся в мать, так и крутится по дому,
как юла заводная. А ещё она у меня любит шить разные платья.
Только шить-то не из чего, так она все материны платья под себя перешила.
Рукодельница, каких поискать.
Телефон ей было надумал купить, да в нашей глухомани телевизор иной раз не ловит, чего уж про телефон говорить.
Много у нас раньше молодых мужиков было, да гребовали они брать ей замуж.
Кому же захочется иметь жену хроменькую на одну ногу и криворотенькую?
А теперь и мужики перевелись, одни старухи горемычные остались.
А скоро и деревня вся вымрет, и сам я умру. Останется моя тридцатишестилетняя Варька старой девой,
вот мне и печально за неё. А девка она кроткая, добрая да желанная.
Он ещё что-то говорил, но мы сморённые сном и усталостью, быстро задремали, сидя за столом.
А вскоре видно и сам хозяин уснул, потому что наступила тишина.
Сквозь сон я слышал, как кто-то вошёл на кухню, шлёпая босыми ногами, постоял, должно быть, нас разглядывая и ушёл, скрипнув дверью.
Проснулись мы с Петровичем рано, а Федот Степаныч уже возился во дворе по хозяйству,
и только продолжал беззаботно дрыхнуть Чуня, откинувшись на спинку стула.
Он был заботливо накрыт байковым одеялом, притеплился и сладко посапывал.
– Видно дочка постаралась, – хрипло проговорил Петрович, кивнув на парня.
Чуня был самый молодой в нашей компании, да и лицом пригож: крепкие скулы,
туго обтянутые загорелой кожей с брутальной трёхдневной щетиной, греческий нос и влажные глаза с прозеленью.
Мы вышли во двор, освежились холодной водой из металлической бочки. Подошёл Федот Степаныч.
– Мужики, – сказал он, поглядывая на нас исподлобья, и морща обветренное бородатое лицо,
– много я вам наплёл вчера, так вы уж не обижайтесь. Старость не в радость.
Мы пожали ему мозолистую ладонь, и я вернулся в дом разбудить Чуню.
В дверях кухни я столкнулся с Варей. Росточку она была невысокого, с русой косой до пояса и лицом симпатичная,
если бы не её рот, заметно скошенный в сторону. Девушка тотчас смущённо прикрыла лицо ладонями и,
сильно припадая на левую короткую ногу, скрылась в горнице.
Чуня не спал, с болью глядя перед собой расширенными глаза.
Он даже меня не сразу узнал, а лишь тогда, когда я громко сказал, что пора ехать.
– Да, да, – задумчиво пробормотал Чуня, и побрёл следом за мной, поминутно оглядываясь на дверь.

***
С тех пор Чуня как-то незаметно исчез из поля моего зрения. Давно я о нём не слыхал, за делами как-то не находилось времени, а потом и телефон куда-то его запропастился,
а может и не было у меня его никогда. Теперь уже и не помню.
Да и особенно мы с ним никогда и не дружили.
А нынче перед самой Пасхой решил я сходить на ярмарку субботнего дня,
которую повсеместно устраивали перед Великим православным праздником в областном центре.
И там я встретил Чуню. Он был всё такой же поджарый, только стал улыбаться чаще.
А ведь раньше, помню, его бывшая жена Анжела про него говорила, что он никогда не расцветает,
а всегда угрюмый как бирюк. И далее всё в том же духе, что Чуня он, мол, и есть Чуня.
Сейчас этот самый Чуня торговал в зелёной палатке.
Он стоял за прилавком, одновременно отпускал товар, оживлённо балагурил с покупателями
и неустанно выкрикивал весёлым голосом:
– Яйца перепелиные, простые и крашеные в разные цвета, копчёные перепёлки, всё задёшево!
Ему помогала невысокая симпатичная женщина в фетровой шляпке с легкомысленным розовым бантом сбоку.
Она открыто смотрела на очередь и мило улыбалась. Я долго в неё всматривался, не веря своим глазам,
словно вдруг увидел перед собой фею из сказки. Это была Варя.
Только она уже была не та Варя с обезображенным лицом и хроменькая, а совсем другая женщина:
обаятельная, любящая и любимая.
О её прошлой жизни напоминали лишь небольшой шрам пластического хирурга в уголке припухлого рта,
да толстая подошва на обуви левой ноги.
Мы встретились с Чуней глазами. Он приветственно помахал мне рукой, словно мы и не расставались,
вышел из-за прилавка и направился ко мне. Мы дружески обнялись.
– Мишань, – быстро заговорил Чуня, поминутно оглядываясь на Варю сияющими глазами,
– ты даже не представляешь, как я тебе благодарен, что тогда предложил подработать.
Я ведь как вернулся из Змеёвки, места себе не находил, всё время думал о Варе, уж больно она мне приглянулась.
Понимаешь, душа у неё ангельская. А о лице я тогда не думал, как в тумане находился.
А когда съездил к ней и понял, что я Варе тоже понравился, не задумываясь,
продал комнату в общаге и в Змеёвку жить переехал.
А потом – пошло-поехало, смастерил парник, сажал тюльпаны, укроп, зелёный лук, в общем, всё,
что могло хоть какие-то деньги принести. Теперь вот куропаток разводим, можно сказать, зажиточно живём.
Двое ребятишек у нас, семилетняя Варенька и пятилетний Миша. Кстати в твою честь назвали.
Дом отгрохали в два этажа, иномарка. Чего это я расхвалился, – вдруг спохватился он.
– Я тебе сейчас гостинцев к празднику соберу.
Чуня побежал к палатке, о чём-то пошептался с женой и она, глянув в мою сторону,
радостно помахала рукой, не скрывая счастливой улыбки на симпатичном личике.
«Верно говорят люди, – подумал я с лёгкими завистью, – что судьба и за печкой найдёт».

Как Василий нашел женщину, не требующую затрат. Но ему не понравилось.
— Понимаете, я уже много раз пытался найти женщину в приложениях для знакомств, но это отнимает слишком много времени и сил… Женщинам нужно писать, пытаться их как-то заинтересовать, бить пальцы о клавиатуру, обсуждать их скучные бабские проблемы… Если бы можно было без всего этого, я был бы вам премного благодарен! — сказал Василий. — Можно вообще сделать так, чтобы женщина сама меня выбрала, и это не требовало ни разговоров, ни заучивания шуток из журнала «Максим», ни банальной эрудиции?

— Можно! — пожало плечами существо, состоящее из серого едкого дыма. — Вам сегодня все можно, чего уж там. Вы же для этого меня и вызвали.

— Хорошо. Тогда еще запишите, пожалуйста, что деньги я на нее тратить не собираюсь. Даже чуть-чуть. Чтобы без этих вот походов по кофейням, никаких медовиков за мой счет, которые еще неизвестно, окупятся ли. Чтобы мне не пришлось надевать рубашку, втягивать живот, производить впечатление… Чтобы она сразу тащила меня к себе домой. Такое возможно?

У серого существа в руке появилось подобие блокнота и ручки. Он внимательно, с видом услужливого официанта записал заказ и кивнул головой.

— Я же говорю, все, что угодно. Что-то еще?

— Ну… чтобы она ничего не требовала в материальном плане, конечно же. А то знаете, наши женщины вечно требуют себе каких-то айфонов, бриллиантов, шуб… А, конечно, не дарил ни разу, но мужики рассказывали. Только бескорыстная любовь за так, ни нотки меркантильности, как у европеек там, или филиппинок. Я вообще диву даюсь, заграницей женщины спокойно работают, а мужья дома сидят, и никто им слова не говорит. А у нас сразу обидные ярлыки привешивают «на шее у бабы сидит». Вот без этого давайте.

— Будет сделано! — пожало плечами существо. — Но вы, Василий, что-то скромничаете, словно не демона вызвали, а пришли в бюро знакомств. Таких женщин в России и без всякого волшебства полно, а у вас уникальные возможности. Что же вы ими не пользуетесь?

— Ну ладно. Чтобы домовитая еще была! — загибал пальцы Василий. — Шуршала по хозяйству, кормила вкусно, убирала, и чтобы в голову ей не пришло требовать всю эту бабскую хоботню от меня — это раз. Чтобы никогда не выносила мозг, подходила всегда с лаской, радовалась, глядя на меня — это два. И чтобы не хотела от меня никаких детей — это три. Это очень важное условие, все же знают, что дети нужны женщинам. Мне они совсем не нужны. Пожалуй, все.

— Скромненько как-то… — состоящее из серого дыма существо помотало головой и еще раз обратилось к Василию. — Я, конечно, не вправе вам советовать, но может, вы выберете внешность? Просто таких женщин, как вы описали, вы и сейчас можете встретить немало, многие мужчины так и делают. Только эти женщины будут не очень красивые и намного старше, а вам, наверное, студенточку встретить хочется?

— Да, да, студенточку! — Василий аж подпрыгнул от радости, что не упустил самое главное. А то мало ли что. Высокую, красивую, стройную, с нежной, словно персик, кожей. Но при этом добрую, жалостливую, с большим сердцем. А то современные девицы измельчали, сами знаете…

— Конечно, знаю! — сказало существо. И Василию даже на секунду показалось, что оно недобро улыбается. Хотя как может улыбаться дым. Впрочем, это было совершенно не важно. Скоро он встретит ту самую. Точнее, она встретит его, приведет домой, и…

Василий сладострастно зажмурил глаза. А очнулся вдруг в снегу на какой-то незнакомой помойке. Рядом с ним валялась оболочка от сосиски и рыбий остов. Нестерпимо болел бок. Все вокруг казалось огромным и непривычным. И только молодой женский смех, нежным колокольчиком разливающийся по двору, по-прежнему казался завораживающим.

— Настя, смотри какой милый котик! Бедненький, собаки обидели, наверное! Я возьму его домой! Буду заботиться, гладить, кормить!

— Доброе у тебя сердце, Анечка! — откликнулся второй женский голос, какой-то более жесткий и неприятный. — Вот увидела животное, и сразу домой несешь. А оно тебе надо? А если он орать по весне начнет? Котят делать захочет…

— Не начнет, я его к ветеринару отведу. — Иди-ка сюда, малыш…

Цепкие женские ручки крепко прижимали котика к себе. Василий хотел закричать, но из его рта раздавалось только жалобное мяуканье…


© Морена Морана

Записки фельдшера скорой помощи



РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ ОТСУТСТВИИ МОЗГА

В один прекрасный вторник,
А может и не вторник,
А может в воскресение,
А может быть в четверг.
Песня

Все рассказы о скорой помощи начинаются всегда одинаково: «Поехали мы как-то на вызов...,
а когда это было, никто уже вспомнить не в состоянии.
Может зима это была или лето, ну персонажей, наверное, вспомнят, ну и себя конечно.
Вот и случай, о котором я хочу поведать начинался именно так.


Вероятно, это был год 80 или 81 прошлого века. Довольно тепло, солнечно, зелено.
Вызов получили по рации и звучал он приблизительно так:
- «16-я 1116, отвечайте Рефлексу» (Рефлекс позывной Центральной станции Скорой помощи Ленинграда.)
- «Слушаем, 1116».
- «Примите вызов, станция Ручьи, сортировочная, барак №19, мужчина, лом в голове, встречают. Как поняли? Прием.»
- «Повторяем, поняли, поехали.»
Служил я тогда на 16 подстанции города Ленинграда в качестве выездного фельдшера.
Устроился на станцию в 1979 и за сообразительность
или как по докторски звучит за клиническое мышление довольно быстро повысился до Бригады Интенсивной Терапии,
далее БИТ.
Бригада как бригада, все врачебные скорые такие, но было и отличие довольно существенное:
постоянный состав включал водителей, врача и двух фельдшеров.
Так что очень скоро все в бригаде становились семьей или довольно дружной коммуналкой со своими привычками.
И отношения естественно семейно- дружеские.
Работы было много, мы почитай жили в машине: ели, пили, развлекались как могли.
Приняв вызов, включили «моргалки» и покатили по адресу.
Едем, веселимся, повод то не частый, а может и вообще единственный в своем роде, естественно, едем хоронить,
потому что лом штука тяжелая, железная и при попадании в череп ничего хорошего черепу не принесет.
Рассуждаем, что скорее всего драка, 2 естественно по пьяни, ну или что-то такое подобное.

Надо бы поподробнее остановиться на бараке № 19.
Строение это у всех работающих на подстанции было на слуху.
Проживали там граждане весьма специфические, склонные к пьянству,
и поэтому поводу на фоне неприязненных между собой отношений часто занимались руко- и ногоприкладством,
поножовщиной и прочими непотребствами, так что лом в голове вполне соответствовал тамошнему быту.
Надо еще сказать, что проезд на Ручьи был через ж/д переезд и проехать туда было непросто из-за частого движения составов.
Ну в общем едем, постояли у переезда, пересекли его, форсируем лужи, трясемся по колдобинам, подъезжаем и наблюдаем людское скопище человек 10 навскидку. Увидели они нас руками замахали, забегали, встречают значит.
Выходим, шум гам, крики, угрозы и прочее. Тела не видно, спрашиваем - где?
И все эти десять, человек разного пола и возраста руками в одну сторону указывают, вот же, вот же он.
Мы в ту сторону посмотрели и челюсти наши, у всех четырех, как говорится, отвалились и стукнули по земле.
У стены барака в окружении сочувствующих стоит человек и обеими руками с двух сторон головы держит лом.
Пришли в себя, приблизились, расшугали сочувствующих, посадили человека на тут же стоящий пенек.
Стали рассматривать да расспрашивать. Впечатление, скажу я вам, неоднозначное.
Сидит перед нами человек как человек, одет по- рабочему: в кирзачах, робе, ватнике,
замасленный, конечно, ватник не очень густо красным побрызган, глазами лупает, звуки членораздельные издает,
а в голове с виска на висок торчит лом.
Не тот конечно лом, что в рост человеческий. Потоньше будет и покороче, где-то с метр, но лом,
Один конец острый другой сплюснутый, с острого конца красным помазан.
Спросили, отвечает, так, мол, и так: проезжал вагон с сортировки, надо его на другой путь направить,
а стрелка не работает. Ломиком рельс поддел, стрелка перещёлкнулась, и тут он более ничего не помнит, очнулся,
сидит у полотна, ломик в голове в землю упирается одним концом.
Взялся он за него обеими руками и к народу пошагал, народ удивился, попытался с налету ломик вынуть, мужик не дал.
Тогда и скорую вызвали и сочувствовать стали, водки поднесли, в рот залили, чтоб не болело и закусить.
Далее не очень интересно. Ломик к голове покрепче бинтом примотали, анальгин с димедролом в мышцу прыснули,
ну и конечно же в машину грузить стали, что само по себе непросто, никак в проем двери не помещается с такими рогами,
ну и с этим справились. Запросили место. Диспетчер направления никак в толк взять не может, что с мужиком:
и открытый череп, и инородное тело в 3 голове, и в сознании, и шока нет.
Наконец дали больницу имени 25 октября, а находилась та больница аж у Измайловского собора,
что с голубыми куполами, и ехать нам до него не менее 40 минут, а дороги разбитые и трясет неистово.
В общем сели мы со вторым фельдшером рядышком с мужичком в обнимку на носилки, приобняли его и пока ехали, компенсировали все ухабы да рытвины как умели.
Приехали, кое-как из машины его извлекли и на 2-й этаж в приемный покой пёхом доставили.
Изумление, которое настигло приемное, словами не описать! Сначала что везем? Далее, ёмть!
Следом оглушительная тишина. Ну, и наконец, междометия на любой вкус.
Засуетились, забегали, пришел дежурный нейрохирург, витиевато выругался, и медсестры увели нашего страдальца в недра.
На этом наши функции закончились. Мы отзвонились и покатили в свой район.
Последствия этого события накрыли нас в конце месяца.
По правилам оказания скорой медицинской помощи на догоспитальном этапе существует обратная связь
между стационаром и скорой. Сопроводительный талон или, проще сказать, направление на госпитализацию
состоит из двух половин, часть заполняет скорая, а на оборотной стороне есть графа:
окончательный диагноз и судьба пациента. Каково же было наше удивление если не сказать более!
Диагноз гласил: «Открытая черепно-мозговая травма. Инородное тело головы (лом). Выписан здоровым!»
Когда я это прочитал, меня тогда еще очень молодого и неопытного человека посетила мысль,
которая подтвердилась с годами и неоднократно! На белом свете оказывается, существуют люди,
у которых головной мозг отсутствует начисто.
То ли его нет изначально от рождения, то ли он атрофируется с годами за ненадобностью,
но эти люди преспокойно себе живут. Ходят на работу, заводят семью.
Живут, и ничего, и никто не знает об этом до тех пор, пока комунибудь из них лом в голову не попадет.


берегитесь случайного лома - граждане - может обнаружиться что мозга у некоторых и нет

О Музыке и мусоре





Начнём с американского же анекдота :
- Механик, моя машина издаёт ужасные звуки!
- Попробуйте вынуть диск Тейлор Свифт из проигрывателя…

Итак, маленькие, подобные заявления об «устаревших Дипах» и «крутой попсе» свидетельствуют о нескольких вещах:
а) вопиющем отсутствии вкуса
б) тотальном незнании теории музыки
И больше ничего…

Вы ещё заявите, что «Лед Цеппелин» устарел, клоуны.

В рок-музыке был ряд товарищей (строго наперечёт), которые эту самую теорию знали прекрасно
и уроки сольфеджио в музыкальной школе не прогуливали (и в результате именно этого стали теми, кем стали).
Зачастую это так называемые «сессионные музыканты», то есть те, которые в студиях звукозаписи работают с разными исполнителями при почасовой оплате.
То есть, как минимум, способны с ходу играть любую музыку без особой подготовки, просто с нотного листа.
И они свою музыку писали не по принципу «тынц-брынц, что-то получилось»,
а по науке, в строгом соответствии с теорией музыки (малолетние небось и не слышали, что такая есть).
И опираясь на классику (но об этом позже).

Вот кто, по-вашему, лучшие пять гитаристов мира всех времён? А я скажу.
1. Джимми Хэндрикс.
2. Эрик Клэптон.
3. Ритчи Блэкмор.
4. Джимми Пейдж.
5. Ингве Мальмстин.
И именно в этом порядке.
А остальные по сравнению с этими вышли нервно покурить в калидоре. Без обид.
Так вот, все они сочиняли музыку, опираясь на классику.
Блэкмор на средневековые европейские баллады 10-14 веков, Мальмстин на Паганини и Баха, Хэндрикс сам как Паганини.
Если кто-то не понимает этой музыки, это не значит, что она плохая.
Кто-то и токатту фугу ре минор не понимает…
Блэкмор в результате, что называется, вернулся к истокам, став реконструктором этой самой средневековой классики.
И я его понимаю, она прекрасна.
Прослушав за сорок с лишним лет своей жизни огромное количество различной музыки (вы даже не представляете),
я чаще всего (кроме нескольких русских народных песен) напеваю «Greensleeves»,
причём именно в максимально приближённой с 12 веку аранжировке.
Я даю не самую каноничную версию, но оно того стоит.
В ранней «Масяне» был такой эпизод...
- Кто тебе сказал, что твоя музыка лучше моей?
- Ну как тебе объяснить...
Всё, вся сцена. Некоторым это объяснить почти невозможно.
Как говорил Карл Густав Юнг, «Чтобы вы примерно понимали, почему я так трактую определённые образы,
мне нужно прочитать вам четыре семестра лекций по европейской символике».
А в данном случае нужно выдать несколько учебников по теории музыки и дать переслушать пару сотен (минимум) произведений. И то, если вкуса и слуха нет, то…
Эта музыка заставляет душу свернуться, развернуться, разорваться, воспарить…
Как Бах, как Бетховен, как Бородин, как Чайковский…
А вы мне «гопцы-дрыпцы-гопцаца» в исполнении абсолютно бледной и бесцветной «быстрой портной».
Ещё и утверждая, что «там смыслы в текстах».

Had I the heavens' embroidered cloths,
Enwrought with golden and silver light,
The blue and the dim and the dark cloths
Of night and light and the half light,
I would spread the cloths under your feet:
But I, being poor, have only my dreams;
I have spread my dreams under your feet;
Tread softly because you tread on my dreams.
Вот это смыслы, а вся мировая попса за сто лет даже случайным перебором, как мартышки, ничего подобного не родит.

Нет, если вы хотите деградировать, то для вас и Ники Минаж – «музыка».
Вот только всех этих «суперзвёзд» через пять-десять лет никто и не вспомнит
-подобных попсовых «калифов на час» пережил, большинство уже прочно забыто даже их бывшими фанатами).
Как в старом анекдоте про байкеров «А смысл с вами здороваться? Вы же каждый год новые».

В рок-музыке тоже полно своей попсы. Особенно с тех пор, как появились пиндосские «рок-школы»,
штампующие эти группы конвейерным способом. Почти вся «новая волна» отстой (за редким исключением).
Но «Лед Цеппелин», «Дип Парпл», «Блэк Саббат» и тех же «Пинк Флойд»
через двести-триста лет будут учить в музыкальных консерваториях, как сегодня учат Баха и Моцарта.
Потому что их музыка построена в рамках Традиции, в развитие Традиции.
Она не висит в воздухе, у неё есть корни, происхождение, фундамент.
Это по сути развитие классики. Там и «Полёт шмеля», и «Полюшко-поле», и «В пещере горного короля»,
и «Ода к радости», и многое другое.

Товарищ Пейдж одно время вёл какую-то педерачку на каком-то канале (или документальный фильм, я не уверен),
где вместе с приглашёнными гостями разбирали, как те создавали свои хиты (если очень сильно поискать,
то можно найти отдельные куски этого дела на этом вашем ютубе).
И там очень чётко видно, что в основе многих «оригинальных» хитов лежат более ранние произведения,
зачастую из других столетий. Это и есть Традиция.
Как и в философии, когда труды новых философов опираются на труды более ранних
– это тоже Традиция (в развитии, а не застывшая).
Поэтому, мои маленькие, некоторые рок-группы легко аранжируют свои произведения для совместного исполнения с симфоническими оркестрами, например. Потому что классическим музыкантам их творчество прекрасно понятно.
И оно канонично, подчинено тем самым законам музыки.

А Тейлор Свифт (или любая другая попсовая свиристелка) будет смотреться с симфоническим оркестром,
как корова в балетной пачке, танцующая танец маленьких леблядей.
Поэтому бейтесь в истерике и ныряйте головой в навоз.
И да, певцы типа вчера упомянутого Ковердейла или неупомянутого Гиллана обладают тотальным контролем голоса
и приводят в восторг преподавателей вокала в классике (оперного, например).
Они свободно берут несколько октав, выдают любые фиоритуры (если бы маленькие ещё знали, что это такое),
добавляют оттенков дыханием и так далее.
Паваротти или Бочелли отличаются от Джастина Бибера тем, что они умеют петь.
И Бочелли может спеть песню Бибера, но не будет (побрезгует), а Бибер – просто не сможет.
«Плачь, Аргентина» (сейчас особенно актуальная песня, бггг).
А, да, яркий пример «живой классики» в роке – это, конечно, арт-роковый «Джетро Талл».
Ну и на добивание, про «винил».
Тут чисто технический момент, который вам любой студент факультета радиоэлектроники подтвердит
(а я его когда-то закончил, бггг, и даже чутка поработал звукорежиссёром).
Человеческое ухо не различает оттенков звука выше определённого порога.
И отличить разницу между цифровым mp3 с битрейтом 256k и аналоговым звуком могут считанные люди на планете
(обычно профессиональные дирижёры или отдельные музыканты).
А отличить от аналогового вариант mp3 с битрейтом 320k не могут и они.
Так что всё это понты для приезжих и разводилово лохов на покупку дорогих виниловых проигрывателей
с ещё более дорогими ламповыми усилителями и так далее (хотя ламповые усилки хорошие, кто ж спорит).
Как говорит товарищ Мартьянов, «Есть кофе за 4 доллара, и есть iCoffee для лохов за 12». Из тех же зёрен.

Можно начинать истерить.
Или получать кайф от выложенной музыки. Ваш выбор.


это размышления человека о любимом

автор... я прочитал и мнение совпало - среди мусора политиканствующих и прочих муфлонов - разводящих на инете
измышления недалеких мозгов я вычитал этот опус. мне понравилось и поделился с Вами
посему и впредь - никаких ссылок - только отсылки в златые нивы полей резвиться там и если попадется интересное
делитесь
Ваш частично Плохиш

"Групповой портрет"





— Господа, и в заключение встречи выпускников, будет нарисован наш групповой портрет.
— Ой, ну зачем...
— Правильно, будет на память. А то опять десять лет не соберемся.
— Становимся в два ряда! Ну давайте, господа, не затягиваем.
— Да встаем, встаем...
— Отлично! Теперь стараемся не шевелиться, пока художник нас рисует.
— Можно будет копию заказать?
— А мне бы маленькую версию, я переезжаю часто.
— Да, потом договоритесь с художником.
— И долго так стоять?
— Пока не нарисуют.
— Надо застольный портрет заказывать, хоть поели бы.
— В прошлый раз так делали: весь стол в объедках и половина пьяные. Такую картину даже в сортире повесить стыдно.
— Ну долго еще?
— Почти готово. Вот, можете посмотреть.
— Эй! А почему я куда-то в сторону смотрю?
— А я моргнул!
— И я тоже!
— Ты не моргал, ты заснул.
— Нет, не годится. Господа! Становимся снова и делаем еще одну картину. На этой не все удачно вышли.
— Опять три часа стоять?
— Может дождемся пока фотографию изобретут? Ну хоть черно-белую!
— Ага, вас тогда вообще не соберешь. Становимся, господа. Рисуй, художник! И старайся, чтобы все как живые получились: серьезных людей пишешь, а не девочек-фрейлиняш для королевского инстаграма малюешь.

Немного больно



Дядю Лёню боялись все... Во дворе от него шарахались и мужчины, и женщины, а уж дети – тем более.
Странный и неприятный был он человек, и постоянно хвалился какой-то справкой,
которой никто никогда так и не видел.
- Мне всё-равно ничего не будет! – хвастался дядя Лёня. - Могу хоть что делать – хоть украсть, хоть прибить,
и меня никогда не посадят, а вам будет только хуже!
Так он отвечал тем, кто пытался его приструнить.
Не стесняясь, он мог справить нужду в подъезде, царапал гвоздем на машинах неприличные фразы и слова.
Мог внезапно шлепнуть любую особу женского пола чуть пониже спины и только ухмылялся,
наблюдая страх и растерянность в женских глазах.
И ведь действительно – сколько раз на него заявляли, столько раз он и объявлялся во дворе уже на следующий день.
Ходил гоголем по палисаднику, вытаптывая заботливо посаженные цветы, и смеялся, смеялся...
Наглая улыбка – неизменный атрибут дяди Лёниного лица.
Но все же, чувствуя безнаказанность, трогать маленьких ребятишек дядя Лёня все-таки опасался.
После того, как он просто так, без причины, оттаскал за ухо пятилетнего Костика, мама мальчика, впервые в жизни объединившись со своей свекровью, так отделали этого дядю, что до него наконец-то дошло – детей трогать нельзя!
Но постепенно это знание начало забываться... И неизвестно, что могло бы случиться с Маринкой,
на тот момент – ученицей первого класса, если бы не бабушки у подъезда.
Как обычно, она возвращалась из школы одна – такое бывает, когда родители на работе и совсем некому ребенка встречать.
Да и школа совсем рядом, она даже видна из окна Маринкиной комнаты.
Впереди нее шел дядя Леня, и Марина замедлила шаг – девочке совсем не хотелось попадаться ему на глаза.
Но потом, услышав тихий, жалобный писк, она ойкнула, и мужчина резко повернулся к ней.
В его руке был котенок... Вернее, даже не весь, а только его тоненький хвостик –
сам котенок висел вниз головой и дядя Лёня пытался играть.
Марина даже знала как, у нее была такая игрушка – мячик с резинкой.
Но ведь котенок, это не мячик, и доброе детское сердце не сумело себя сдержать.
- Отпустите! – тоненько пискнула девочка. - Ему же больно!

- Больно? – переспросил дядя Лёня. - Если только немного. Ну это же ничего... Да, Марина?
Ничего не выражающие, пустые глаза с расширенными зрачками вопросительно смотрели на девочку.
Марине стало жутко, но и котенка было безумно жаль...
И она вспомнила, как мама всегда говорила, что слабых обижать нельзя, а по возможности – помогать!
Девочка насупилась, пригнулась и, резко стартанув с места, на бегу выдернула котенка из руки дяди Лёни
и со всех ног понеслась к своему, родному подъезду.
Мужчина побежал вслед за ней...
У Маринки не было шансов – совсем ребенок, с тяжелым рюкзаком и мешающей сменкой,
еще и котенка надо на руках удержать.
Хорошо, что бабушки у подъезда, заметив погоню, встали стеной и не пропустили дядю Лёню в подъезд.
Так у Маринки появилась и стала жить кошка Люся.
Самая-самая обычная, простая и безродная кошка. Мама с папой не были против, она тронула сердца всей семьи...
Поначалу очень худенькая, спинка – толщиной в собственный, тоненький хвостик.
Эта худоба и спасла ей когда-то жизнь – будь она немного потяжелей, дядя Леня выбил бы ей своей игрой позвоночник.
Это уже потом Люся отъелась и по объемам стала напоминать средних размеров комод.
С этого момента Люся жила и горя не знала – как могла, пыталась отплатить добром за добро.
Лечила больную папину спину, была хранительницей маминых,
маленьких бытовых секретов и стала Марине самой лучшей подругой.
С тех пор прошло примерно пять лет...
Марина начала ловить на себе противные, долгие и липкие дяди Лёнины взгляды.
Она пробегала мимо него, опустив глаза и стараясь казаться совсем незаметной.
А дядя Лёня пока только смотрел...
Но однажды днем он все же не выдержал и, зная, что родители на работе, постучался в квартиру к Марине.
А ведь родители предупреждали! Много, много, очень много раз – не открывать никому дверь.
И вообще, даже не подходить к ней, когда мамы и папы нет дома.
Но Маринка, не посмотрев даже в глазок, широко распахнула входную дверь.
Дядя Лёня тут же проник в квартиру. Широко и нагло улыбаясь, он закрыл за собой дверь и спросил у опешившей девочки:
- У вас дома соль есть?
- Была… - прижавшись к стене, отвечала Маринка.
Постоянно оглядываясь на мужчину, прошла на кухню, нашла соль и протянул дяде Лёне всю пачку.
- Вот!
Но ему не нужна была соль – мужчина убедился, что в квартире точно никого больше нет.
Стягивая на ходу штаны, он бормотал:
- Ты же никому не расскажешь? Не бойся, больно не будет. Если только немного...
Но кошка Люся решила иначе. Говорят, что у кошек короткая память – пусть говорят, а вот Люся помнила всё!
Мало того, что она помнила – она поняла, что ее Маринке угрожает опасность.
А это значит что? А то, что кому-то обязательно будет больно!
Но кошка ждала, она выжидала... И она дождалась! Дождалась момента, когда штаны упали к мужским ногам.
Оценив расстояние, рванула вперед, проскользнула меж колен, развернулась и прыгнула...
Дружно сработало всё – зубы и когти! Дядя Лёня крутился на месте и громко орал,
Маринка бросилась к телефону и позвонила в полицию.
Полиция появилась очень и очень быстро, но полицейские не спешили разнимать Люсю и дядю Лёню. Зачем?
Сразу же было видно – кошка прекрасно справляется с проблемой сама.
Слаженная работа передних и задних лап, острые зубы – Люсе рукоплескал весь подъезд, полиция и даже медики скорой.
А дядя Лёня мог только жалко скулить...
Подъехавшие родители пытались порвать этого дядю, но полиция им все-таки не дала.
- А вот сейчас этого делать не надо! Раньше надо было, раньше! А сейчас кошка сделала всё за вас.
Приемный покой ближайшей больницы был в предвкушении...
Хирург потирал руки, осматривая доставленного дядю Лёню,
нижние регионы которого превратились в сплошное месиво, и сокрушался:
- Какая досада! Ни антисептиков, ни антибиотиков не осталось, всё закончилось.
Сразу – всё! Леонид Гаврилович, потерпите – анестезии, к сожалению, тоже нет.
Но вы не волнуйтесь – больно не будет, если только немного...
И взял в руки самую толстую, тупую иглу.
В этот раз дядя Лёня домой уже не вернулся и хваленая справка теперь ему не помогла.
Говорят, что у кошек короткая память и что кошки не умеют любить.
Пусть говорят, что хотят – но мы-то с вами знаем о кошках немного больше!