Поэзия – тайна соединившихся слов

Отблеск влаги в глазах строгих,
Пряди робко укрыли грудь –
Всё волшебный, как древние боги,
Сон, которого не вернуть.....

Пришла весна цвели дрова и пели лошади,
жираф из Африки приехал на коньках,
ему понравилась соседская корова
купил ей туфли на высоких каблуках ,
теперь она жирафу очень нравиться ,
он руку сердце милой предложил,
и в загсе заявление оставили ,
свою любовь решили по закону укрепить

Весна, Любовь и помидоры,
Морковь, капуста, огурцы...
Заводят тракторы моторы
И распеваются скворцы.

Запели звонкие капели,
И Солнце бьёт нам по глазам.
Сосульки снова с крыш слетели,
Упав на головы глупцам.

Домой пичужки прилетели,
Начнут весь город удобрять.
И криком по утрам будить
Дайте немножечко доспать

Весна пришла, все её ждали,
Всем хочется тепла опять.
Пальто и куртки поснимали,
И вышли в маечках гулять

Сгорели в печке все поленья,
Но мы не станем унывать.
И мысли о глобальном потепленье
Весной нас будет согревать...

Шесть поэтов, так или иначе проклятых и отверженных судьбой,
обществом, критиками, шесть имен, ставших бессмертными:
Шарль Бодлер, Огюст Вилье де Лиль-Адан, Поль Верлен,
Артюр Рембо, Тристан Корбьер, Стефан Малларме.

Поль Верлен. Художник Фредерик Базиль

30 марта исполняется 180 лет со дня рождения известного французского поэта,
одного из основоположников импрессионизма и символизма — Поля Верлена.
Главной чертой творчества французского поэта является музыкальность,
особый интерес к звукописи, сочетание музыкальной напевности
с живописной выразительностью. Звуковые и зрительные образы в поэзии
Верлена предстают в гармоническом единстве, выражающем нечто высокое, духовное.
Стихотворения, являясь непосредственным излиянием души, обращены к чувству читателя.
Поэт передает впечатления от внешнего мира. В поэзии Верлена внешний мир природы
и переживаний человека представлены в нерасторжимой слитности.

II pleure dans mon coeur
Comme il pleut sur la ville.
Quelle est cette langueur
Qui penetre mon coeur?


O bruit doux de la pluie
Par terre et sur les toits!
Pour un coeur qui s'ennuie,
O le chant de la pluie!

Il pleure sans raison
Dans ce coeur qui s'ecoeure.
Quoi! nulle trahison?
Ce deuil est sans raison.

C'est bien la pire peine
De ne savoir pourquoi,
Sans amour et sans haine
Mon couer a tant de peine.

Существующие переводы этого стихотворения Поля Верлена дают лишь приблизительное
представление об этой удивительной поэзии. Есть перевод Бориса Пастернака, имеющий,
по мнению переводчиков, мало общего с Верленом, но то, что это шедевр - признают все:

И в сердце растрава.
И дождик с утра.
Откуда бы, право,
Такая хандра?

О дождик желанный,
Твой шорох - предлог
Душе бесталанной
Всплакнуть под шумок.

Откуда ж кручина
И сердца вдовство?
Хандра без причины
И ни от чего.

Хандра ниоткуда,
Но та и хандра,
Когда не от худа
И не от добра.

Другое стихотворение в переводе Б. Пастернака

Средь необозримо
Унылой равнины
Снежинки от глины
Едва отличимы.

То выглянет бледно
Под тусклой латунью,
То канет бесследно
Во мглу новолунье.

Обрывками дыма
Со стертою гранью
Деревья в тумане
Проносятся мимо.

То выглянет бледно
Под тусклой латунью,
То канет бесследно
Во мглу новолунье.

Худые вороны
И злые волчицы,
На что вам и льститься
Зимой разъярённой?

Средь необозримо
Унылой равнины
Снежинки от глины
Едва отличимы.



Городской пейзаж

В Париже пленником, по тысяче причин,
Все лето я сижу; я разгоняю сплин
Тем, что вблизи меня и что не стоит денег.
Вот улица моя, чердак мой (сто ступенек),
И уличный спектакль, бесхитростно-простой,
Разыгрываемый окрестной беднотой
В ее приятельском общенье повседневном, —
В беззлобном равенстве под гнетом дней плачевных.

Вот скверы здесь и там под ветром сентября;
Листва оборвана и мечется, паря,
В безумной суете, налево и направо,
Как стая плоских птиц, зеленых, с цвелью ржавой,
Крутясь над группами рабочих под хмельком,
Что спорят весело, взбодренные винцом,
И вспыхивают вдруг, поняв неверно слово…

Я, трубкою дымя, стихи слагаю снова;
Средь благодушия сам благодушен я;
Чуть ночь, я спать ложусь и, так как суть моя
В том, чтоб мечтать, — во сне я о стихах мечтаю,
Прекрасных, не таких, что наяву кропаю, —
О чистых, блещущих, как горный ключ, стихах,

Высоких, вдумчивых, без пустозвонства, — ах!
Чтоб в них прославил мир меня, совсем иного…
Но, пробудись, из них не помню я ни слова!

Перевод: Г. А. Шенгели

Просьба переводчика в Поэту ЦАНЬЯН ГЬЯЦО

Того, чье имя переводится –
«Прекрасная мелодия звучанья океана»,
Прошу, – позволить мне
жить чувствами его на время!
Прошу, – позволить мне
Смеяться, плакать вместе с ним,
его глазами увидеть мир!
И на иной язык страны далекой
его стихи созвучно перевести,
Чтоб океан мелодий дивных остался океаном –
чистой раковиной звучной поэзии высокой.

Светлана Сангье

Цаньян Гьяцо поэт и шестой Далай-лама Тибета. Жизнь его была короткой, а судьба трагичной. В истории Тибета загадочная и противоречивая фигура Цанъян Гьяцо – не иссякающий источник легенд, где поэзия узлом связана с политикой и религией.
Найдётся ли в мире поэт, проживший совершенно спокойно - без всякой трагедии?! Источник трагедии в самом поэте: обладая обостренной чувствительностью, он сильнее обычных людей воспринимает красоту и безобразие. Талант даруется свыше, - говорят в Европе. Талант – результат кармы, - скажут на Востоке: одно не противоречит другому.

Стихи Цаньян Гьяцо, составлены из «Обращений-мелодий, приятных слуху» - так точно переводится название, данное уже после смерти поэта. Сам поэт просто писал стихи в разных состояниях ума и сердца.
Шекспир - поэт-гуманист эпохи Позднего Возрождения, когда не в силах постигнуть не данный в ощущениях небесный идеал, искусство возвеличило создавшего этот идеал земного противоречивого человека. Смуглая леди шекспировских сонетов может быть коварна и жестока, - сами сонеты прекрасны. Такова сила искусства. Шекспир описывает изгибы человеческой души в их не разделимых красоте и безобразии. Подобной же противоречивой силой жизни дышат и 58 стихотворений - венок сонетов Цаньян Гьяцо.

Цаньян Гьяцо, скорее всего, не читал никаких европейских книг. Прямого влияния здесь не может быть. Закрытый для европейского влияния Тибет был тесно связан с Китаем: образованные тибетцы вполне могли читать в подлиннике великих китайских поэтов Ли Бо, Ду Фу и других, в поэзии которых человек вдруг осознает свое единство со всем огромным мирозданием.

Двустишия Цаньян Гьяцо, постигнув изменчивую хрупкость жизни, обретает способность видеть мир и собственные страсти с высоты птичьего полета: он видит и себя, и свои следы на снегу. Он знает, что и «Он» и «Она» искренно клянутся в вечной любви, и так же искренно забывшись в новом увлечении, не сдержат обещания. Человек как зеркало, его страсти - мимолетные отражения. К подобной высоте философского обобщения многие европейские таланты шли долгим путём нескольких десятилетий.

Светлейшая луна над горами востока взошла –
вершины темные сияньем озарила полным.

Любимой матери лицо припомнилось - возникло, –
сияет сердце, светом мир наполнен.

Побеги нежные весной былой теперь –
соломы старой жесткий пук.

Вчерашний слабый мальчик нынче – крепкий лук,
затянутый тугою тетивой.

Та, к которой рвется сердце, –
спутницей навек коль станет, –
Словно жемчуг - драгоценность
из морских глубин достану!

Случайная любовь в пути –
с благоуханным телом дева
Подобна маленькой неяркой бирюзе:
найдя, нечаянно оставил...

Дочь властелина –
дивный персик сладкий,
На верхней ветке могущества
дразнящий красотою!

Нет силы в ночь уснуть! Все мысли
к ней бегут - теряются...
И днем не отдохнуть! Не взять
любовь, – и мучает бессилье.

Убыло время цветов:
Собран мед, – не грустит пчела.
Карма любви истекла:
Страсть иссякла, – печаль ушла.

Иней на спелых плодах –
холода верный посол;
Разлучится с цветком пчела, –
если севера ветер пришел.

Пожить решив в приятном озерце,
на корку ледяную больно
Гусь грудью налетел, невольно -
неохотно желание оставив.

Сердца нет, да парня лодка проводила, –
с носа оглянулась коньком деревянным.
Вслед не обернется милая бесстыдно, –
не подарит словом, не проводит взглядом.

«Твой - твоя навечно!» –
клятва в три словечка
С юною торговкой
сама расплелася:
Как у змейки скользкой
будто бы тугие
Кольца без усилья
сами разошлися.

На счастье с детских пор любимой
на ветер флаги к ветвям ивы привесил.
Страж парка - ивы охранитель! Господин мой!
Братец! не сбивай камнями ты любви удачу!

Начертанные буквы чернильные –
лишь капля влаги смыла.
В уме возник рисунок вдруг:
стирай, – стереть нет силы.
Оттиснутой печати малой чёрной –
неведом речи дар, – невольна скромность.
Подобная пусть ляжет стыдливости
печать на сердце каждом.

Когда цветок благоуханный, нежный
с собой возьмешь в алтарь на подношенье, –
В храм юношу-пчелу – меня введи,
с твоею красотою неразлучным.
Влюбленный, без нее с людьми я не останусь, –
отшельником уйду скитаться в горы.

Высокого Учителя просил о руководстве:
Ума не взял с собой, –
оставил у любимой.

Учителя Святого стараюсь созерцать, –
увидеть не могу.

Умом не представляю лицо любимой, –
ясен в сердце образ.

К любимой мыслей рвущийся поток
когда бы тек к Учению Святому, –
За жизнь всего одну я стал бы
Буддой – Просветленным!

_____________________

Сергей Есенин "На Кавказе"

"Издревле русский наш Парнас
Тянуло к незнакомым странам,
И больше всех лишь ты, Кавказ,
Звенел загадочным туманом.

Здесь Пушкин в чувственном огне
Слагал душой своей опальной:
"Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной".

И Лермонтов, тоску леча,
Нам рассказал про Азамата,
Как он за лошадь Казбича
Давал сестру заместо злата.

За грусть и жёлчь в своем лице
Кипенья желтых рек достоин,
Он, как поэт и офицер,
Был пулей друга успокоен.

И Грибоедов здесь зарыт,
Как наша дань персидской хмари,
В подножии большой горы
Он спит под плач зурны и тари.

А ныне я в твою безглядь
Пришёл, не ведая причины:
Родной ли прах здесь обрыдать
Иль подсмотреть свой час кончины!

Мне всё равно! Я полон дум
О них, ушедших и великих.
Их исцелял гортанный шум
Твоих долин и речек диких.

Они бежали от врагов
И от друзей сюда бежали,
Чтоб только слышать звон шагов
Да видеть с гор глухие дали.

И я от тех же зол и бед
Бежал, навек простясь с богемой,
Зане созрел во мне поэт
С большой эпическою темой.

Мне мил стихов российский жар.
Есть Маяковский, есть и кроме,
Но он, их главный штабс-маляр,
Поет о пробках в Моссельпроме.

И Клюев, ладожский дьячок,
Его стихи как телогрейка,
Но я их вслух вчера прочел —
И в клетке сдохла канарейка.

Других уж нечего считать,
Они под хладным солнцем зреют.
Бумаги даже замарать
И то, как надо, не умеют.

Прости, Кавказ, что я о них
Тебе промолвил ненароком,
Ты научи мой русских стих
Кизиловым струиться соком.

Чтоб, воротясь опять в Москву,
Я мог прекраснейшей поэмой
Забыть ненужную тоску
И не дружить вовек с богемой.


И чтоб одно в моей стране
Я мог твердить в свой час прощальный:
"Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной".

Сентябрь 1924, Тифлис

Стареют книги... Нет, не переплет,
Не тронутые плесенью страницы,
А то, что там, за буквами, живет
И никому уж больше не приснится.

Остановило время свой полет,
Иссохла старых сказок медуница,
И до конца никто уж не поймет,
Что озаряло наших предков лица.

Но мы должны спускаться в этот мир,
Как водолазы в сумрак Атлантиды,—
Былых веков надежды и обиды

Не только стертый начисто пунктир:
Века в своей развернутой поэме
Из тьмы выходят к Свету, к вечной теме.

Всеволод Рождественский