Наши любимые стихи - II

Друзья, в этой теме пишем стихи любимых авторов.

Если автор неизвестен - ничего страшного.
Стихи должны греть душу, а не вызывать ненужные споры.просьба посты оставлять без иллюстраций !

Предыдущая тема здесь


.

Есть люди с особо чувствительной кожей –
их лучше не трогать. Они не похожи
на всех остальных. Они носят перчатки,
скрывая на коже следы-отпечатки
лилового цвета от чьих-нибудь пальцев,
бесцеремонных в иной ситуации.
Они опасаются солнца в зените.
Обычно, надев толстый вязаный свитер,
выходят из дома по лунной дорожке
пройтись; и не любят, когда понарошку,
когда просто так, не всерьез, не надолго.
Болезненно чувствуют взгляды-иголки
и крошево слов. Они прячут обиду
в глубины глубин, но по внешнему виду
спокойны они, как застывшая глина,
лишь губы поджаты и паузы длинны.
Они уязвимы, они интересны;
и будьте чутки и внимательны, если
вы их приручили: они не похожи
на всех остальных – они чувствуют кожей.

М. Павич, перевод В.Шукшина

ТВОИ СЛЕДЫ

слова Е.ЕВТУШЕНО

Твои следы
В сугробах у реки.
Как из слюды,
Они тонки.
Чуть подморозило
Два крошки-озера,
И звезды в них дрожат,
Светясь, как угольки.

Возьму в ладонь
Хотя б один твой след,
Но только тронь –
Он просто снег,
Он разлипается,
Он рассыпается,
И вот в руке одна вода,
А следа нет.

Внутри твоих следов лед расставанья,
Но поверни, но поверни следы обратно,
Сквозь чуждые следы, сквозь расстоянья –
По собственным слезам, по собственным следам.

Любовь тот след,
Где плавает звезда,
Любовь тот свет,
Что навсегда.
Но до последних лет
И слез бесследных нет,
Ведь нет следов,
Что исчезают без следа.

Внутри твоих следов лед расставанья,
Но поверни, но поверни следы обратно,
Сквозь чуждые следы, сквозь расстоянья –
По собственным слезам, по собственным следам.

Алексей Захарченко

"Исповедь"

Под утро,не дождавшись сна,
Попав бессонницей в ловушку,
Рыдала женщина одна,
Уткнувшись в уголок подушки.

Плач был на исповедь похож,
А временами, на молитву.
Слезой блеснул солёной нож,
Кромсая сердце острой бритвой.

И отключившись от сетей,
От накопившейся печали,
Годами сдержанных страстей,
Вдруг слёзы хлынули ручьями.

Как дамбу душу прорвало
Потоком слёз ее горячих...
И закружило, понесло
Весь хлам,что от себя не спрячем.

Она рыдала тяжело,
Такое раньше не случалось,
Воспоминания сверлом
Бурили сердце,зло вонзаясь.

Вся жизнь предстала на холсте,
Стоп-кадрами вмиг промелькнула,
Где в суете, где в маете -
Так главное и ускользнуло.

Плелись толпою день за днём
Тропой нескошенной полыни,
Лёд одиночества вдвоём
Грел равнодушием в пустыне.

Давно из сердца боль ушла
И красотой сражая стильной,
Свобода в её жизнь вошла
И закалила,сделав сильной.

Впредь в сердце никого впускать
Она,отнюдь,не собиралась,
Как не пыталась страсть искать
Окаменевшая усталость.

Под маской этой проще жить
Храня покой...так ей казалось,
А быть любимой иль любить,
Все в прошлом,видимо,осталось.

Но, где-то там, в глуши души,
Дымя надеждой, божья искра
Ей прошептала, - не спеши,
Ещё придет пожар неистов...

И вот настал и пробил час!!!
От вздоха страсти, вспыхнул пламень!
Землетрясения экстаз
Разворотил на сердце камень.

Вдруг ожило,что в глубине
Так много лет спало незримо!
На гребне чувств,в один из дней,
Ворвался в жизнь её любимый!!!

Любить самой! Опять пылать!
Стать снова частью неделимой!
И непрестанно сознавать,
Какое счастье быть любимой!!!

Ищу тебя среди людей,
Смотрю на них, но нет тебя.
Душа кипит, а сердце ноет
И жду тебя, но ты уходишь.
Люблю тебя я одного,
Но ты ведь это и не знаешь.
Ты не поймёшь наверное меня,
Как трудно всё — таки любить тебя!
Хотелось крикнуть на весь мир,
Что ты единственный и мой любимый,
Но жаль, ведь ты не слышишь вновь
И я тебе, наверно, безразлична.
Хотелось всё — таки конечно быть любимой
И розы красные держать в руках.
Но ты не видишь ведь моих усилий,
Так зачем же всё — таки страдать?
Хотелось холод в твоём сердце растопить
И быть с тобой и днём, и ночью.
Любить тебя при всякой боли
И быть с тобой при всякой доле!

неизвестный автор.....

Случилось страшное: Мне стало хорошо.
И хуже прежнего, что я хочу ещё.
И черт бы с этим, был бы кто виной!
Но нет —
Мне стало хорошо
одной.

Ольга Гайдук

Не такой уж и дождь, посмотри, не такой уж и град,
Чтоб не выйти на улицу к бездне задумчивой неба,
Не такая уж тьма, чтоб смотреть безоглядно назад,
А наличие мяса — не значит отсутствие хлеба.

Я умею любить. Я, быть может, сильнее люблю.
Только звездам не в профиль — топить отражение в грязи.
Хочешь, все растопчу… Хочешь, все, то что есть, погублю…
Хочешь, миру явлю откровение тайной проказы!

А грехи с благодатью — извечно Гордиев клубок,
Только мы растеряли секреты решающей стали.
А цепочки: «любовь и любимый» с «любовью и Бог»—
По накалу страстей меж собою сравнятся едва ли.

Мы так мало живем. До обидного мало живем!
Что крепить баррикады безмерная роскошь для смертных.
Пусть намного труднее дышать без оглядки вдвоём,
Но дышать в одиночку: бравада монахов и бедных.

Да, рассвет не затем, чтоб утешить тоскующий взгляд,
Но вглядись: в этом мире вердиктов, судилищ и пактов
Не такой уж и дождь, посмотри, не такой уж и град,
И еще до финала, как минимум, дюжина тактов.

Ольга Гусева


Cкрытый текст -

 

Сегодня день памяти Ольги Гусевой. Рано утром 29 октября 2004 года она погибла, попав под трамвай 7-го маршрута на пересечении улицы Дудко и проспекта Обуховской Обороны в Санкт-Петербурге. Похоронена на Смоленском кладбище.
https://www.youtube.com/watch?v=bEcWstpR7-0

Господи, я прошу не о чудесах и не о миражах,
а о силе каждого дня.
Научи меня искусству
маленьких шагов.
Сделай меня
наблюдательным и находчивым, чтобы в пестроте будней
вовремя
останавливаться на открытиях и опыте,
которые меня
взволновали.
Научи меня правильно
распоряжаться
временем моей жизни.
Подари мне тонкое
чутье, чтобы отличать
первостепенное от второстепенного.
Я прошу о силе
воздержания и меры,
чтобы я по жизни не порхал и не скользил, а разумно планировал
течение дня, мог бы видеть вершины и дали, и хоть иногда
находил бы время для
наслаждения
искусством.
Помоги мне понять, что
мечты не могут быть
помощью. Ни мечты о прошлом, ни мечты о будущем. Помоги мне
быть здесь и сейчас и воспринять эту минуту
как самую важную.
Убереги меня от наивной веры, что все в жизни должно быть
гладко. Подари мне
ясное сознание того, что
сложности, поражения,
падения и неудачи
являются лишь
естественной составной
частью жизни,
благодаря которой мы растем и зреем.
Напоминай мне, что
сердце часто спорит с рассудком.
Пошли мне в нужный
момент кого-то, у кого
хватит мужества сказать
мне правду, но сказать
ее любя!
Я знаю, что многие
проблемы решаются,
если ничего не предпринимать, так
научи меня терпению.
Ты знаешь, как сильно
мы нуждаемся в дружбе. Дай мне быть
достойным этого самого
прекрасного и нежного
Дара Судьбы.
Дай мне богатую
фантазию, чтобы в нужный момент, в нужное время, в нужном месте, молча
или говоря, подарить
кому-то необходимое
тепло.
Сделай меня человеком,
умеющим достучаться
до тех, кто совсем
«внизу».
Убереги меня от страха
пропустить что-то в жизни.
Дай мне не то, чего я себе желаю, а то, что
мне действительно
необходимо.
Научи меня искусству
маленьких шагов.

© Антуан де Сент-Экзюпери.

Семён Гудзенко

МОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-
пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.

1945

Воскресение

Уже снега сползли к оврагу,
На тополях кричат грачи;
И белый день, убавив шагу,
Все тише движется к ночи.

А ночь! Какие шум и шорох
Весь сад, всю степь заволокли,
В каких стенаниях и спорах
Весна родится из земли!

И час от часу всё утешней,
Обряд таинственный творя,
Переживать с природой вешней
Страстные дни календаря, -

Как бы торжественно связуя
Расцвет земных цветов и трав
С концом того, кто жизнь иную
Воздвиг нам, смертью смерть поправ.

(Мариэтта Шагинян, 1920)

Сергей Гандлевский

Сигареты маленькое пекло.
Тонкий дым разбился об окно.
Сумерки прокручивают бегло
Кроткое вечернее кино.
С улицы вливается в квартиру
Чистая голландская картина —
Воздух пресноводный и сырой,
Зимнее свеченье ниоткуда,
Конькобежцы накануне чуда
Заняты подробною игрой.
Кактусы величественно чахнут.
Время запираться и зевать.
Время чаепития и шахмат,
Кошек из окошек зазывать.
К ночи глуше, к ночи горше звуки —
Лифт гудит, парадное стучит.
Твердая горошина разлуки
В простынях незримая лежит.
Милая, мне больше длиться нечем.
Потому с надеждой, потому
Всем лицом печальным человечьим
В матовой подушке утону.

Кот М (Александр Сошенко)
Ковчег

Океан космический глубок
и таит опасностей немало:
то звезда сама в себя упала,
то галактики сплелись в клубок.

Там царят нейтронные ветра
и фотонов мощные теченья.
Бьют фонтаны гамма-излученья.
В омут тянет черная дыра.

На светиле - вспышка, и вот-вот
с головою все вокруг накроет
электромагнитною волною,
в щепки разметав плот, шхуну, флот.

Но, из года в год, из века в век
в ритме галактическом нон-стопа,
нас укрыв от звездных волн потопа,
средь вселенных странствует Ковчег.

Под безумной звездной кутерьмой,
под вуалью северных сияний -
хрупкий мир беспомощных созданий,
гордо именуемый Землей.

Пусть станет невозможное возможным.
Пусть станет ближе всё, что далеко.
И пусть всё то, что кажется, так сложно,
Решается красиво и легко.
Автор неизвестен

РОМАНС СКРИПАЧА

( Из поэмы Шествие)

Тогда, когда любовей с нами нет,
тогда, когда от холода горбат,
достань из чемодана пистолет,
достань и заложи его в ломбард.

Купи на эти деньги патефон
и где-нибудь на свете потанцуй
(в затылке нарастает перезвон),
ах, ручку патефона поцелуй.

Да, слушайте совета Скрипача,
как следует стреляться сгоряча:
не в голову, а около плеча!
Живите только плача и крича!

На блюдечке я сердце понесу
и где-нибудь оставлю во дворе.
Друзья, ах, догадайтесь по лицу,
что сердца не отыщется в дыре,

проделанной на розовой груди,
и только патефоны впереди,
и только струны-струны, провода,
и только в горле красная вода.

© ИОСИФ БРОДСКИЙ. 1961г

Николай Гумилев

Портрет мужчины

Его глаза — подземные озера,
Покинутые царские чертоги.
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о Боге.

Его уста — пурпуровая рана
От лезвия, пропитанного ядом;
Печальные, сомкнувшиеся рано,
Они зовут к непознанным усладам.

И руки — бледный мрамор полнолуний,
В них ужасы неснятого проклятья,
Они ласкали девушек-колдуний
И ведали кровавые распятья.

Ему в веках достался странный жребий —
Служить мечтой убийцы и поэта,
Быть может, как родился он — на небе
Кровавая растаяла комета.

В его душе столетние обиды,
В его душе печали без названья.
На все сады Мадонны и Киприды
Не променяет он воспоминанья.

Он злобен, но не злобой святотатца,
И нежен цвет его атласной кожи.
Он может улыбаться и смеяться,
Но плакать… плакать больше он не может.

Бахыт Кенжеев

Сердце хитрит - ни во что оно толком не верит.
Бьется, болеет, плутает по скользким дорогам,
плачет взахлеб - и отчета не держит ни перед
кем, разве только по смерти пред Господом Богом.

Слушай, шепчу ему, в медленном воздухе этом
я постараюсь напиться пронзительным светом,
камнем и деревом стану, отчаюсь, увяну,
солью аттической сдобрю смердящую рану.

Разве не видишь, не чувствуешь - солнце садится,
в сторону дома летит узкогрудая птица,
разве не слышишь - писец на пергаменте новом
что-то со скрипом выводит пером тростниковым?

Вот и натешилось. Сколько свободы и горя!
Словно скитаний и горечи в Ветхом завете.
Реки торопятся в море, но синему морю
не переплниться - и возвращается ветер,

и возвращается дождь, и военная лютня
все отдаленней играет и все бесприютней,
и фонарей, фонарей бесконечная лента...
Что они, строятся - или прощаются с кем-то?

Юлия Старостина
"Миражи жизни"


Так обманчивы миражи:
Не любовь, а ожог души.
Не восторг, а простая лесть,
Всё навскидку, не то, что есть.

Даже в окнах не свет, а снег.
Это правда, что правды нет.
Ничего - ни добро, ни зло.
Лунный свет не даёт тепло.

По пустыне течёт песок,
А по венам - томатный сок.
За барханом плывёт бархан,
В небо тянется караван.

Растворится иллюзий дым,
И однажды очнёшься ты,
И поймёшь, что сума пуста,
Так случится, и что тогда!??

Николай Гумилев

Капитаны

I

На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель,

Чья не пылью затерянных хартий, —
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь

И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,

Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.

Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса,
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса.

Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат,

Меткой пулей, острогой железной
Настигать исполинских китов
И приметить в ночи многозвездной
Охранительный свет маяков?

Письма к стене

Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.
Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.
За твоею спиной умолкает в кустах беготня.
Мне пора уходить. Ты останешься после меня.
До свиданья, стена. Я пошел. Пусть приснятся кусты.
Вдоль уснувших больниц. Освещенный луной. Как и ты.
Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.
Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади.

Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.
Все равно я сюда никогда не приду умирать,
Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись.
Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись.
Человек - это шар, а душа - это нить, говоришь.
В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.
Отпустить - говоришь - вознестись над зеленой листвой.
Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.

Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,
изобилье минут вдалеке на больничных часах.
Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.
Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.
Посвящаю свободе одиночество возле стены.
Завещаю стене стук шагов посреди тишины.
Обращаюсь к стене, в темноте напряженно дыша:
завещаю тебе навсегда обуздать малыша.

Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.
Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.
Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,
не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.
Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.
Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем.
Только жить, только жить и на все наплевать, забывать.
Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.

Так окрикни меня. Мастерица кричать и ругать.
Так окрикни меня. Так легко малыша напугать.
Так окрикни меня. Не то сам я сейчас закричу:
Эй, малыш! - и тотчас по пространствам пустым полечу.
Ты права: нужно что-то иметь за спиной.
Хорошо, что теперь остаются во мраке за мной
не безгласный агент с голубиным плащом на плече,
не душа и не плоть - только тень на твоем кирпиче.

Изолятор тоски - или просто движенье вперед.
Надзиратель любви - или просто мой русский народ.
Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить.
Хорошо, что всегда все равно вам, кого вам казнить.
За тобою тюрьма. А за мною - лишь тень на тебе.
Хорошо, что ползет ярко-желтый рассвет по трубе.
Хорошо, что кончается ночь. Приближается день.
Сохрани мою тень.

январь - февраль 1964

Иосиф Бродский

Голубой саксонский лес
Снега битого фарфор.
Мир бесцветен, мир белес,
точно извести раствор.

Ты, в коричневом пальто,
я, исчадье распродаж.
Ты — никто, и я — никто.
Вместе мы — почти пейзаж.

2

Белых склонов тишь да гладь.
Стук в долине молотка.
Склонность гор к подножью дать
может кровли городка.

Горный пик, доступный снам,
фотопленке, свалке туч.
Склонность гор к подножью, к нам,
суть изнанка ихних круч.

3

На ночь снятое плато.
Трепыханье фитиля.
Ты — никто, и я — никто:
дыма мертвая петля.

В туче прячась, бродит Бог,
ноготь месяца грызя.
Как пейзажу с места вбок,
нам с ума сойти нельзя.

4

Голубой саксонский лес.
К взгляду в зеркало и вдаль
потерявший интерес
глаза серого хрусталь.

Горный воздух, чье стекло
вздох неведомо о чем
разбивает, как ракло,
углекислым кирпичом.

5

Мы с тобой — никто, ничто.
Эти горы — наших фраз
эхо, выросшее в сто,
двести, триста тысяч раз.

Снизит речь до хрипоты,
уподобить не впервой
наши ребра и хребты
ихней ломаной кривой.

6

Чем объятие плотней,
тем пространства сзади — гор,
склонов, складок, простыней —
больше, времени в укор.

Но и маятника шаг
вне пространства завести
тоже в силах, как большак,
дальше мяса на кости.

7

Голубой саксонский лес.
Мир зазубрен, ощутив,
что материи в обрез.
Это — местный лейтмотив.

Дальше — только кислород:
в тело вхожая кутья
через ноздри, через рот.
Вкус и цвет — небытия.

8

Чем мы дышим — то мы есть,
что мы топчем — в том нам гнить.
Данный вид суть, в нашу честь,
их отказ соединить.

Это — край земли. Конец
геологии; предел.
Место точно под венец
в воздух вытолкнутых тел.

9

В этом смысле мы — чета,
в вышних слаженный союз.
Ниже — явно ни черта.
Я взглянуть туда боюсь.

Крепче в локоть мне вцепись,
побеждая страстью власть
тяготенья — шанса, ввысь
заглядевшись, вниз упасть.

10

Голубой саксонский лес.
Мир, следящий зорче птиц
— Гулливер и Геркулес —
за ужимками частиц.

Сумма двух распадов, мы
можем дать взамен числа
абажур без бахромы,
стук по комнате мосла.

11

‘Тук-тук-тук’ стучит нога
на ходу в сосновый пол.
Горы прячут, как снега,
в цвете собственный глагол.

Чем хорош отвесный склон,
что, раздевшись догола,
все же — неодушевлен;
то же самое — скала.

12

В этом мире страшных форм
наше дело — сторона.
Мы для них — подножный корм,
многоточье, два зерна.

Чья невзрачность, в свой черед,
лучше мышцы и костей
нас удерживает от
двух взаимных пропастей.

13

Голубой саксонский лес.
Близость зрения к лицу.
Гладь щеки — противовес
клеток ихнему концу.

Взгляд, прикованный к чертам,
освещенным и в тени, —
продолженье клеток там,
где кончаются они.

14

Не любви, но смысла скул,
дуг надбровных, звука ‘ах’
добиваются — сквозь гул
крови собственной — в горах.

Против них, что я, что ты,
оба будучи черны,
ихним снегом на черты
наших лиц обречены.

15

Нас других не будет! Ни
здесь, ни там, где все равны.
Оттого-то наши дни
в этом месте сочтены.

Чем отчетливей в упор
профиль, пористость, анфас,
тем естественней отбор
напрочь времени у нас.

16

Голубой саксонский лес.
Грез базальтовых родня.
Мир без будущего, без
— проще — завтрашнего дня.

Мы с тобой никто, ничто.
Сумма лиц, мое с твоим,
очерк чей и через сто
тысяч лет неповторим.

17

Нас других не будет! Ночь,
струйка дыма над трубой.
Утром нам отсюда прочь,
вниз, с закушенной губой.

Сумма двух распадов, с двух
жизней сдача — я и ты.
Миллиарды снежных мух
не спасут от нищеты.

18

Нам цена — базарный грош!
Козырная двойка треф!
Я умру, и ты умрешь.
В нас течет одна пся крев.

Кто на этот грош, как тать,
точит зуб из-за угла?
Сон, разжав нас, может дать
только решку и орла.

19

Голубой саксонский лес.
Наста лунного наждак.
Неподвижности прогресс,
то есть — ходиков тик-так.

Снятой комнаты квадрат.
Покрывало из холста.
Геометрия утрат,
как безумие, проста.

20

То не ангел пролетел,
прошептавши: ‘виноват’.
То не бдение двух тел.
То две лампы в тыщу ватт

ночью, мира на краю,
раскаляясь добела —
жизнь моя на жизнь твою
насмотреться не могла.

21

Сохрани на черный день,
каждой свойственный судьбе,
этих мыслей дребедень
обо мне и о себе.

Вычесть временное из
постоянного нельзя,
как обвалом верх и низ
перепутать не грозя.

© Иосиф Бродский

Есть женщины, похожие на Солнце -
От их присутствия становится теплей.
Когда улыбка их лица коснется,
Мир кажется красивей и добрей.
Есть женщины, похожие на Ветер -
Они изменчивы, легки и веселы,
Они, как бабочки, нужны нам на планете,
Чтоб любоваться ими все могли.
Есть женщины, похожие на Море -
Нельзя измерить глубину их глаз,
И в их таинственно манящем взоре
Сокрыты тайные знамения для нас.
Ты вся одновременно: Море, Ветер, Солнце.
Где ты, там звезды приближаются к Земле.
Пусть всё тебе на свете удается,
Желаю, чтоб всегда везло тебе!
Пусть счастье в тебе будет бесконечно,
Пускай любовь живет в тебе всегда.
Старайся быть, как прежде, безупречной,
Пусть сердцем твоим правит доброта!