Любовь...

Однажды в парке Берлина Франц Кафка увидел девочку,
которая плакала из-за потери своей любимой куклы.
Они с Кафкой долго искали её вместе, но так и не нашли.

Тогда писатель пообещал прийти на следующий день, чтобы продолжить поиски.
На следующий день кукла не нашлась, но Кафка принёс письмо «от куклы».

В нём говорилось:
«Пожалуйста, не плачь.
Я отправилась в путешествие посмотреть мир. Напишу о своих приключениях».

С тех пор каждый раз, когда они встречались,
Кафка читал новые письма от куклы, рассказывая о её удивительных приключениях.
Девочка была в восторге от этих историй.

Спустя какое-то время Кафка купил новую куклу и вернул её девочке.
Та удивлённо сказала: «Это не моя кукла».

Тогда писатель передал ещё одно письмо, где кукла написала:
Мои путешествия изменили меня».
Маленькая девочка обняла новую куклу и ушла домой счастливая.

Прошёл год, и Кафки не стало.

Годы спустя уже взрослая девушка случайно нашла в кукле письмо.
На крошечном листочке была надпись:
«Все, что ты любишь, скорее всего потеряется,
но в конце концов любовь вернется другим способом».

Великолепный актер и писатель Леонид Филатов перед смертью долго лежал в больнице.
После тяжёлой операции он мог сразу умереть, но продержался еще несколько лет
– возможно, благодаря своей любимой внучке Оле,
о которой на больничной койке написал глубокое и чудесное светлое стихотворение.
В этих строках – всё, что нужно знать о любви и желании жить:

Тот клятый год уж много лет, я иногда сползал с больничной койки.
Сгребал свои обломки и осколки и свой реконструировал скелет.
И крал себя у чутких медсестер, ноздрями чуя острый запах воли,
Я убегал к двухлетней внучке Оле, туда, на жизнью пахнущий простор.

Мы с Олей отправлялись в детский парк, садились на любимые качели,
Глушили сок, мороженое ели, глазели на гуляющих собак.
Аттракционов было пруд пруди, но день сгорал, и солнце остывало,
И Оля уставала, отставала и тихо ныла: «Деда, погоди».

Оставив день воскресный позади, я возвращался в стен больничных гости,
Но и в палате слышал Олин голос: «Дай руку, деда, деда, погоди...»
И я годил, годил, сколь было сил, а на соседних койках не годили,
Хирели, сохли, чахли, уходили, никто их погодить не попросил.

Когда я чую жжение в груди, я вижу, как с другого края поля
Ко мне несется маленькая Оля с истошным криком: «Деда-а-а, погоди-и...»
И я гожу, я все еще гожу и, кажется, стерплю любую муку,
Пока ту крохотную руку в своей измученной руке еще держу.

Леонид Филатов


Cкрытый текст -

 

Тот клятый год, тому уж много лет…

... А ведь кто-то думает о тебе в два часа ночи,
Переходя дорогу, слушая музыку в пробке на светофоре,
Не может отвести глаза, когда ты хохочешь,
Как манерничаешь, смущаешься, умничаешь в разговоре.

А ведь для кого-то ты первая мысль с утра сквозь сон,
Когда солнце танцует по кухонным занавескам,
Кто-то водит по твоей фотографии курсором,
Перечитывает твою простенькую смску.

А ведь кто-то считает тебя лучшим, даже когда ты злишься, волосы ероша,
Ты кому-то снишься, и эти сны ему не дают покоя,
А ведь кто-то замечает в тебе лишь хорошее,
Когда тебе кажется, что ты ничего не стоишь.

А ведь кому-то ты до мурашек нужен,
Только он боится в этом признаться на протяжении многих лет,
Кто-то думает о тебе, размешивая сахар в кружке,
Стирая тёплой ладонью лёд на автобусном стекле.

А ведь кто-то, вспоминает о тебе, Идя мимо витрин и афиш,
Когда ты смотришь в его сторону, не знает куда себя деть,
Мечтает укрывать тебя одеялом, пока ты спишь,
Остаётся мыслями рядом с тобой в комнате полной людей.

А ведь кто-то умиляется тому, как прядь на твой лоб падает небрежно,
И твоё присутствие его вгоняет в легкую дрожь,
Улыбается, захлебываясь от приступа нежности,
Как только видит, что ты идёшь.

А ведь кому-то в толпе чудится запах твоей кожи,
И в эти моменты у него содрогается всё нутро.
Ищет твои черты в каждом втором прохожем,
Ныряя в шумный вагон метро.

А ведь кто-то смотрит на тебя и не может наглядеться,
Когда ты отводишь взгляд каждый раз,
Ты даже не представляешь,
скольким людям ты разбил сердце,
И скольких,
сам того не замечая, спас...

Главное - ведь ТЫ кому-то
...нужен!..

© Olga Guminska

если ты хочешь себе лучшую из женщин,
научись ее смешить и сбереги от лжи,
назовёшь её солнцем - она засияет светом божественным,
будешь считать проделкой дьявола —
и она сожжет твою жизнь.

если хочешь себе спокойную и верную,
напиши заранее, что задержался на работе,
покажи ей серьёзность своих намерений,
и увидишь, что нет ее преданней и заботливей.

хочешь любящую — не заставляй её ждать слишком долго.
не оставляй одну, когда она расстроена и взвинчена,
обнимешь её — она будет подарком Бога,
упрекнешь — её нежность сменится (даже не злостью),
а безразличием.

прижми ее к себе, усмиряя душевные ураганы,
найди время на простенькую смс в суматохе дней,
не будь причиной ее слёз, и никогда ее не обманывай,
ты поймёшь, что в мире нет ее нежней.

хочешь видеть её такой, как в начале:
с тёплой улыбкой и смехом звонким—
позволь ей над твоим сердцем властвовать.
пускай она дурачится и порой напоминает ребёнка
(это естественное состояние,
когда она счастлива).

а женщина должна быть тебе по сердцу,
не по плечу/идеальным меркам,
если ты вздыхаешь о нежной, чуткой и хрупкой,
помни, мой друг, что женщина — это зеркало
твоего отношения и поступков.

Анна Захарова

Я выбрал любовь, а не войну. Заботу, а не эксплуатацию. Нежность, внимательность предпочёл грубости. Мне дико смотреть на некоторые отношения в семьях. Где мужчины целеустремленно создают из милых невест бесправных заключенных. Узников семьи. Любой взвоет в такой ситуации. Любая со временем начнёт мечтать о побеге. Как только появится возможность. Как только терпение подойдёт к концу.

Кому понравится становиться острожником? Каторжанином на всю жизнь. Угнетение, диктат, запугивание – плохие решения для семейных отношений. Рычать на жену легче. Но это одноклеточное адреналиновое решение. Решение, неотвратимо убивающее будущее. Грозовые тучи обиды скроют любое, даже самое яркое солнце. И даже в полдень в доме станет темно и пасмурно. Когда супруга начнёт становиться снежной королевой, превращаясь в ядовитый лёд. Убивая себя. Разрушая окружающих.

Жена – это самый близкий человек. Иногда роднее, чем мать. Часто надежней, чем отец. Это солнышко, которое всегда греет и любит. И в горести и в радости оно светит. Это вечный двигатель. Это самый преданный друг, если о нём только лишь проявлять заботу. Если всего лишь не рычать, а любить. Жена – это великолепный цветок, который распускается, заливая красотой всё пространство дома. Он благоухает, улыбается, излучает радостинки. Его требуется просто вовремя поливать вниманием. Удобрять ласковыми словами. Выделять время для того, чтобы быть вместе. Быть вместе сердцем.

Как с цветами можно воевать? Что за глупость? Откуда берётся этот идиотизм? Сильный, упиваясь своей властью, мучает слабых. Разрушает гармонию, насаждает страх. Зачем стрелять себе в ногу? Ведь это же твоя семья, твои дети, твоя жена. Ради чего перекрывать себе кислород семейного счастья, ведь ты же им дышишь. Хотя если такие странные склонности неистребимы, то закономерно придётся дышать ядовитыми испарениями. Становясь по собственной глупости мучеником.

Что это? Мечта по феодальному строю или врождённая тяга к крепостному праву? Откуда берутся эти лозунги, эти установки. Из устава концлагеря?

«Не баловать» от слова «совсем». Никаких цветов, дорогих шмоток, украшений, причёсок, маникюра, карманных денег. Все заработанные активы, квартиры записывать только на себя. Принципиально не оформлять официальных отношений. Всеми расходами семьи распоряжается только он – господин. Дирижирует и контролирует. Но управлять не получается. Так как деньги в основном тратятся при таком управлении на себя.

Приоритет отдаётся своим эгоистичным желаниям. Мне, опять мне, для меня. В ущерб детям, в ущерб жене. Дети же сами растут, а жена вдруг становится нарядной и красивой. И само собой она должна неустанно воспитывать, мыть, стирать, лечить, кормить, ну и работать. Работать без отдыха. А ночью работать в постели. Вдруг становясь богиней любви.

Осталось над входом в квартиру написать «Arbeit macht frei». Труд освобождает. Всё, как у арийцев из третьего рейха. Не нравятся мои условия – вперёд на выход. Мы же не расписаны. А на руках уже трое маленьких детей. Высосанные силы, опустившиеся руки, потерянная красота и разбитое сердце.

Собаки – самые преданные существа. Но как бы собака ни любила своего хозяина, как бы она его изначально ни боготворила, любая сорвётся с цепи и убежит, если он будет только срывать на ней злость. Если он перестанет совсем кормить, перестанет гладить. Начнёт регулярно лупить палкой. Посильнее, побольнее. Больше ничего, кроме ударов, угроз, страха и намордника. Чтобы молчала.

Видимо некоторым нравится упиваться беспомощностью и зависимостью других, раз такое случается. Но так доводят до бешенства, так вызывают отчаяние. Так разрушают семью и теряют лучших друзей. Это великолепный способ воспитать в себе монстра. Собственными руками. Желанием только брать множатся портреты Дориана Грея.

Своим неистребимым эгоизмом взрастил ненависть. Убил любовь, а затем впал в закономерную паранойю. Жизнь беспросветна, кругом кромешный мрак! Все женщины – монстры, все женщины – стервы!

Но тьма лишь в собственной душе. Эта ситуация всегда заканчивается цинизмом, который выжигает сердце. Который вырывает крылья, закрывает дорогу к Небу и к освобождению. Отправляя в очередной круг сансары. Так рождаются сухари с пустыми глазами, с горестным вопросом «Почему у меня такая судьба?».

Девочки всегда остаются девочками. Сколько им ни было бы лет, они всё те же. С большими милыми глазами, с косичками, с длинными ресницами. Легко доверяющие, любящие ушами. Они все те же хохотушки. Пушистые котята, которых приятно баловать, гладить. О которых хочется заботиться. Радовать своего котёнка – одно удовольствие. Его хочется накормить, не терпится взять на руки, беззаботно поиграть с ним. Ведь он такой желанный, такой доверчивый. Самый лучший на свете.

Милой девочке хочется надарить подарков, погладить спинку. На неё просто приятно смотреть. Ясное солнышко, родная жена – украшение дома. Её мурлыканье делает дом тёплым, уютным, спокойным. Её глаза полны нежного огня. Из них исходит любовь. Принимая такой взгляд, хочется жить, хочется творить, двигаться вперёд, достигать целей.

Я не воюю с моим солнышком. Не вытаптываю поле цветов, не сажаю на цепь самого верного друга. Мне ближе забота, а не эксплуатация. Нежность, внимательность я предпочёл грубости. Смелость – трусости. Я выбрал любовь, а не войну. И моё ясное солнышко ярко светит, моя милая рядом. Все эти 30 лет.

© Володар Иванов

ЧЕМ ПАХНЕТ ЛЮБОВЬ

Раньше она пахла, как цветы, которые я нес на свидание, как еле уловимый аромат духов, пьянящий меня во время медленного танца, как помада, которую я съедал вместе с поцелуем.

Я всегда сильно реагировал на запахи, на последние деньги покупал дорогую туалетную воду, а неприятно пахнущих людей просто избегал.

Меня буквально подташнивало от столовых, коридоров ЖЭКа и некоторых подъездов. Я отказывался от угощения своей бабушки, которая специально для меня жарила дешевые полуфабрикатные котлеты и делала салат, вырезая из помидоров, купленных со значительной скидкой, подгнившие места.

Я бормотал что-то типа «я такое не ем» или «сейчас же пост», а потом сильно обижался, когда она в очередной раз пыталась накормить меня этими котлетами или хотя бы парочку дать с собой.

Как-то недавно я зашел в один из самых красивых храмов Петербурга. Каждый из них удивителен по-своему, но этот… Купола скорее на ювелирные изделия похожи, чем на купола. Очень красиво.

Так вот. Захожу я в храм, там ступеньки, и пахнет… Пахнет там неприятно. Мочой там пахнет. И парочка нищих сидит. У меня возмущение, раздражение, протест. Как так?! Это же храм! Ладаном должно пахнуть, Богом, Любовью! Я тут, понимаете, весь преисполненный духовности, помолиться пришел, а они… Сидят и пахнут!

А потом… Потом задумался. Холодно было на улице. Очень холодно. А здесь тепло. Действительно, а как пахнет Любовь? Та Любовь, о которой этот храм?

Моя бабушка, угощавшая меня котлетами, умерла.

В последний год она не вставала, и в квартире пахло тоже, мягко говоря, не очень. Я ей лилии приносил. И не только потому, что они красивые, а еще для того, чтобы они этот запах перебивали. Я ухаживал за ней как мог, как умел, как получалось. Бабушке 95 тогда было, и соображала она уже с трудом. Я злился, иногда кричал на нее. Потом испытывал жуткое чувство вины, ненавидел себя и принимал твердое решение больше никогда не повышать на бабушку голос. Снова покупал лилии, приезжал, видел, что она не выкинула, а постирала и сушит памперсы, опять выходил из себя и орал.

Так повторялось каждый раз. Я чувствовал беспомощность, отчаяние и ужас, отдавая себе отчет в том, что не способен простить даже родного, старого и больного человека.

Наверное, я кричал от страха и бессилия, я боялся смерти, наверное. Но я кричал на родную бабушку, которая любила меня и заботилась обо мне всю мою жизнь.

Это было ужасно.

И однажды я сдался. В очередной раз, стоя около двери ее квартиры с лилиями в руках, я помолился. Нет, я молился и раньше, но именно в этот раз я осознал, что мне нужен Бог. Просто необходим, потому что без настоящего Чуда мне не обойтись.

Без Бога я тот, кто я есть, – орущий на свою умирающую бабушку неблагодарный внук. И мне был нужен Бог. Я попросил Его прийти, и Он пришел. Возможно, Он пришел бы и раньше, да раньше я Его не приглашал, думая, что справлюсь сам. Или просто в тот момент в моем сердце освободилось место, которое раньше занимала так называемая «духовность».

Для Бога этого оказалось достаточно.

Он зашел вместе со мной в квартиру, и в тот вечер я был спокоен. Я не кричал.

Вспоминая сейчас тот период своей жизни, я считаю его настоящей школой любви. Со всеми криками, запахами и отчаянием. Это не было похоже на фильмы «про любовь» или на благочестивые книжки про афонских старцев из церковной лавки. Это было похоже на жизнь. И на смерть.

В этой школе я узнал, что памперсы бывают не только детские. Что в аптеку можно ходить не только за презервативами, и что Любовь может пахнуть, как больница, бомжи, старики, детский дом или тюрьма.

И если в моей жизни нет таких запахов, если я их не чувствую или бегу от них, то, скорее всего, я никого еще не любил по-настоящему.

И если бы сегодня бабушка нажарила мне тех самых дешевых котлет, я бы съел их все. А если бы все съесть не получилось – те, что остались, я обязательно взял бы с собой.

И это были бы самые вкусные котлеты в моей жизни.

© Никита Плащевский

Ей — 12, ему — 22, маме — 32. Он вчера стал маминым мужем. Они ей сегодня об этом сказали.

Девочка закрылась в своей комнате и целый день оттуда не выходила. Они звали её, мама подходила к двери, предлагала пойти вместе в кино, на аттракционы, в парк, в гости. Она упорно молчала. Лежала на своём диване. Сначала поплакала. Потом уснула. Потом просто смотрела в потолок и думала. А к вечеру очень захотелось есть, и она вышла сама.

Привыкала пару лет. В штыки принимая каждое слово мамы. Презрительно кривилась, наблюдая их вместе. Дерзила, грубила, ненавидела.

Мамина младшая сестра пыталась с ней поговорить. Не давалась. Подумывала сбежать из дому. И однажды таки сбежала. До ночи сидела на корточках в соседнем доме на лестнице, ведущей на чердак. Потом замерзла и отправилась к той самой маминой сестре.

Когда за ней приехала мама, девочка уже отогрелась и поужинала. У мамы мелко дрожали руки и были заплаканные глаза. Мама за ней приехала одна.

Домой возвращались на такси. Она видела мамин профиль. Мама была старой. А он был красивым.

Тогда впервые он пропал на целый месяц. Девочка ни о чём не спрашивала маму. Мама ничего ей не говорила. Но дома стало как прежде. Она и мама. Даже понемногу потеплели отношения. И девочка успокоилась.

А потом он опять появился в квартире. Молодой мамин муж. И девочка смирилась с тем, что он вошёл в их жизнь навсегда.

Ей — 18, ему — 28, маме — 38. Она однажды передавала ему нож через стол. Они обедали. И намерено чуть дольше обычного задержала свою руку в его руку. И смотрела при этом прямо в глаза. Он тоже смотрел прямо в её глаза. Мама побледнела и опустила голову. Все доедали молча.

А потом мамы не было дома, она подошла к нему, уткнулась лбом в спину и затаила дыхание. Он на секунды замер, повернулся, легонько её отстранил, чуть встряхнул за плечи и попросил не валять дурака.

И она зашлась в истерике. Ну почему-почему-почему?! Что ты нашёл в ней?! Она ведь старуха! У неё полно морщин на шее, ты разве не видишь? Зачем тебе старуха?!

Он принёс воду, усадил её в кресло, накрыл пледом. И вышел, хлопнув дверью. Она сидела в соплях, глотала слёзы и понимала, что надо уходить в общежитие или на квартиру. Её только что отшвырнули, как котёнка. Пренебрегли. Унизили. Отодвинули.

Он был красив. Он ей снился. Он не приходил домой. Мама молчала. Они обе ходили по дому, как тени.

Вернулся через несколько дней. Мамы не было, она опять была одна. Сидела за столом на кухне, пила чай и писала конспект.

Он подошёл к столу, у неё замерло сердце. Сел напротив и, глядя ей в глаза, устало произнёс: я люблю твою маму, прими это, не тебя, твою маму, и давай больше к этому не возвращаться и не трепать нервы друг другу, ты же большая девочка.

И ни разу не отвёл глаза, пока говорил.

Большая девочка пролежала всю ночь с сухими глазами и пустой головой, а наутро наткнулась на него и маму на кухне. Они целовались. Её стошнило, и она еле успела забежать в ванную.

Место в общежитии нашлось. Мама просила вернуться. Потом, немного времени спустя, дала ей деньги на квартиру.

Ей — 25, ему — 35, маме — 45. Как ни странно, отношения почти наладились. Она приходила в гости. Они вместе обедали, болтали и смеялись. Мамина сестра ей однажды сказала: слава богу, ты выросла.

Мама была счастлива, она была спокойной, он был по-прежнему красив. Нет, он был очень красив. Слишком. Она ловила себя на мысли, что всех своих поклонников сравнивает с ним. И мысль эта ей не понравилась.

А потом у неё приключилась несчастная любовь. Безысходная. Он был женат и не собирался уходить из дому. А она его любила. Караулила у работы. Плакала. Не хотела быть «женой в обеденный перерыв». Всё происходила горько, рвано, больно. Он возил её на море. Дарил подарки. И удивлялся, неужели ей этого мало? Неужели непременно надо всё это поместить в какой-то формат, предварительно походив в фате? И зубные щётки в стаканчике. У него это уже было. Даже самая большая любовь превращается в скучное мероприятие, когда люди постоянно мелькают друг у друга перед глазами, решая общие бытовые проблемы.

Она не соглашалась, упрямо мотала головой. И помнила, как её маму целовал муж на кухне. А она, дура, убегала в ванную, где её выворачивало от отвращения. Как она не понимала, что жизнь вдвоём может быть иной? Красивой. Спокойной. Настоящей.

В тот год её штормило сильно. Она редко забегала домой. Пару раз пересекались с мамой в кафе, пару раз заезжала к ним. Мама немного похудела. Оно и понятно — мама вообще очень серьёзно за собой следила. У мамы по-прежнему был красивый муж и она, взрослая и уже всё понимающая, окончательно почувствовала свою маму.

Ей — 28, ему — 38, маме — 48. Ей подвернулась работа в другом городе, и она уехала. Вернее, работу в другом городе она искала сама. Спасаясь от прежних тяжелых отношений, которые украли у неё почти три года жизни.

На новом месте пообвыклась. Успокоилась. И даже завязались романтические отношения с коллегой. Неженатым и симпатичным. Вроде как надо было выходить замуж, детей рожать. И что-то решать со своей жизнью.

Мамин муж приехал в командировку в её новый город. Они пошли обедать вместе. Ей было легко и весело. Она рассказывала ему подробно про свою новую жизнь, расспрашивала о делах, о маме. Он отвечал. Она перевела взгляд на его руки и остро, физически, почувствовала, как ей хочется, чтобы он её обнял…

Он, кажется, понял. Замолчал. Подбирал слова. Боялся обидеть. Сказал всё-таки. Он любит её, маленькую вздорную девочку, он знает и чувствует её боль, обиды, желания, они всегда будут добрыми друзьями, и она всегда сможет рассчитывать на его помощь.

Обоим было неловко. Она тряхнула головой и рассмеялась: ну и вправду, чего она от него хочет?

А потом он ей позвонил и сказал, что мама приболела, ждёт её. Она тотчас перезвонила маме, у той был уставший, но бодрящийся голос. Конечно, моя девочка, можно на выходные. Не на эти, да, делай свои дела. Давай на следующие. Да, буду рада тебя видеть, очень соскучилась. А ты простила меня, вдруг неожиданно спросила мама. Ну, за него простила? Он тебе нравился, я увидела и поняла это сразу. И я сто раз пожалела, что так всё получилось. Ты прости меня, пожалуйста. Меньше всего я хотела причинить тебе боль…

А потом он опять позвонил ей и сказал, что мама в клинике. И надо ехать. Два дня её командировки, и она приедет. Два дня — это не долго ведь, правда? Не долго, приезжай, как раз будут анализы и диагноз.

Она приехала. К маме уже не успела. Он стоял в больничном коридоре с пустыми глазами. Красивый и нездешний. Тяжело на неё посмотрел. И отвернулся к окну.

После похорон она ходила привидением по квартире. Перекладывала вещи, бралась перемывать чистую посуду, заваривала по нескольку раз и выливала остывший чай, вымыла окна.

Он тоже чем-то себя занял. Приходил поздно с работы. Не ужинал. Тихо пробирался в спальню.

Она однажды, когда его не было, заглянула туда. Пахло мамиными духами и прежним счастьем. У неё заныло сердце, когда она увидела мамины фотографии на комоде, на стене, на покрывале… Резко закрыла дверь.

Подумала, что она так ничего про них и не поняла. Подумала, что уже никогда и не поймёт.

© Зоя Казанжи

Есть известная картина: «Ночной путник», или «Путник Апокалипсиса» («Светоч мира»).
На ней Иисус в вечернее время стучит в садовую калитку.
Когда картину впервые выставили в галерее, один из посетителей обратил внимание художника на странную деталь:
«Мы понимаем, что это аллегорическая картина: Христос стучится в двери наших сердец.
Всё понятно, двери заросшие, не открываются…
А вот ручки-то нет! Там, снаружи, ручки нет! Вы забыли здесь ручку нарисовать!
У любой двери есть ручка – и снаружи, и изнутри».
На что художник сказал:
«У этой двери ручка только изнутри». Снаружи у дверей сердца ручки нет. Двери сердца можно открывать только изнутри.
Человек должен сам открыться Богу. Христос не будет насильно творить чудеса над человеком, который не открывает Ему дверь.

"Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к Нему..." Откровение 3:20

К отцу Гавриилу пришла мать погибшего сына и спросила:
— Почему уходят молодые из этой жизни?

Старец отвечал:
— В одной деревне у одной верующей женщины погиб единственный сын, и она пожаловалась Богу:
«Я из-за любви к Тебе много насмешек, издевательств и нужды терпела.
Кроме меня, здесь не было верующих. Ты же отнял у меня сына. Почему Ты забрал его?!»
В тот же вечер эта женщина увидела сон: ангелы отвели ее ко Господу. Он спросил, чего она просит.
— Верни мне сына, — ответила женщина.
— Хочешь увидеть своего сына? — спросил Господь.
— Да! — расплакалась она.
— Покажите его! — приказал Господь.
Привели сына, мать обрадовалась.
— Теперь чего ты просишь? — спросил Господь.
— Почему Ты его забрал? — упрекнула женщина.
Тогда Господь приказал ангелам:
— Покажите этой женщине, что совершил бы ее сын, если бы Я не забрал его!
Мгновенно, как на экране, увидела женщина совершенные её сыном страшные грехи, своего сына же — в адском пламени.
— Верните его в Царство Небесное! — расплакалась мать.
Господь приказал, и её сына вернули в Царство Небесное.
— За твою доброту и любовь Я забрал твоего сына, он со Мною рядом.
Неужели ты думаешь, что Я не знаю, кого когда надо забрать? - спросил её Господь.

Когда человек преставится, скажите мне, в чем здесь западня зла? Ведь жизнь человека в руках Божиих...

Интерес и любовь к родителям - просыпается поздно

Сперва идёт утверждение своей личности и желание жить самостоятельной жизнью.
И такая увлечённость этой своей жизнью, что до родителей и дела нет.

А вот с годами всё больше пробуждается интерес к каким-то истокам и хочется понять, откуда всё идёт.
Это приходит с годами.

Это я вижу и на своих детях, в которых постепенно, уже в зрелом возрасте,
начинает слегка пробиваться интерес к маме и к папе, — к папе, которого уже нет...

Я в старших классах была настолько переполнена своей сложной, многостепенной жизнью,
увлечениями, прочитанными книгами, я так интенсивно общалась с друзьями,
столько времени на это уходило, что как-то упустила своих родителей из поля зрения.

И до сих пор, хотя прошло уже 60 лет, без жгучего стыда не могу вспомнить, например,
что в день, когда я праздновала свои семнадцать и ко мне должны были прийти ребята, я не предложила отцу остаться.
Я чувствовала, что ему хотелось бы ненадолго сесть с нами за стол, но ничего не сказала.
И он ушёл.
И вот то, что я не предложила, — одно из самых мучительных моих воспоминаний. Тем более потом он так скоро умер.

Это было тем более нехорошо, что я понимала, что папа, с одной стороны, болен, с другой — боялся ареста.
Я помню, он мне вдруг сказал, когда я подошла его поцеловать, на фоне этих бесконечно гаснущих окон:
ты должна знать, что ты мне дороже всего на свете.

И я ответить на это настоящим каким-то откликом не смогла. Тогда.
Потом смогла, но потом было уже поздно. Как это часто бывает.

Лилианна Лунгина

Я видeлa, как хорошие люди в хороших семьях ругаются, кому пойти пocтaвить чайник.
У нас ругань шла только в обратном смысле — каждый хотел пойти поставить чайник.
Каждый хотел взять на себя. Когда твой спутник хочет взять на себя больше, то тебе хочется взять еще больше...
Здесь интересный механизм, я его проследила. Чем меньше хочет взять на себя твой спутник, тем меньше тебе хочется взять.
И наоборот. Тут обратная связь.
И родители рвали друг у друга из рук домашние дела, неприятные поручения,
трудные задачи — все это каждый хотел сделать за другого...

Астрид Линдгрен

Я был совсем маленьким, когда у нас в доме появился телефон — один из первых телефонов в нашем городе.
Помните такие большие громоздкие ящики-аппараты?
Я был еще слишком мал ростом, чтобы дотянуться до блестящей трубки, висевшей на стене,
и всегда зачарованно смотрел, как мои родители разговаривали по телефону.
Позже я догадался, что внутри этой удивительной трубки сидит человечек, которого зовут: Оператор, Будьте Добры.
И не было на свете такой вещи, которой бы человечек не знал.
Оператор, Будьте Добры знала все — от телефонных номеров соседей до расписания поездов.
Мой первый опыт общения с этим джином в бутылке произошел, когда я был один дома и ударил палец молотком.
Плакать не имело смысла, потому что дома никого не было, чтобы меня пожалеть. Но боль была сильной.
И тогда я приставил стул к телефонной трубке, висящей на стене.
— Оператор, Будьте Добры.
— Слушаю.
— Знаете, я ударил палец... молотком...
И тогда я заплакал, потому что у меня появился слушатель.
— Мама дома? — спросила Оператор, Будьте Добры.
— Нет никого, — пробормотал я.
— Кровь идет? — спросил голос.
— Нет, просто болит очень.
— Есть лед в доме?
— Да.
— Сможешь открыть ящик со льдом?
— Да.
— Приложи кусочек льда к пальцу, — посоветовал голос.
После этого случая я звонил Оператору, Будьте Добры по любому случаю.
Я просил помочь сделать уроки и узнавал у нее, чем кормить хомячка.
Однажды наша канарейка умерла. Я сразу позвонил Оператору, Будьте Добры и сообщил ей эту печальную новость.
Она пыталась успокоить меня, но я был неутешен и спросил:
— Почему так должно быть, что красивая птичка, которая приносила столько радости нашей семье своим пением,
должна была умереть и превратиться в маленький комок, покрытый перьями, лежащий на дне клетки?
— Пол, — сказала она тихо, — всегда помни: есть другие миры, где можно петь.
И я как-то сразу успокоился.
На следующий день я позвонил как ни в чем не бывало и спросил, как пишется слово fix.
Когда мне исполнилось 9, мы переехали в другой город.
Я скучал по Оператору, Будьте Добры и часто вспоминал о ней,
но этот голос принадлежал старому громоздкому телефонному аппарату в моем прежнем доме
и никак не ассоциировался у меня с новеньким блестящим телефоном на столике в холле.
Подростком я тоже не забывал о ней:
память о защищенности, которую давали мне эти диалоги, помогала мне в моменты недоумения и растерянности.
Уже взрослым я смог оценить, сколько терпения и такта она проявляла, беседуя с малышом.
Через несколько лет, после окончания колледжа, я был проездом в своем родном городе.
У меня было всего полчаса до пересадки на самолет.
Не думая я подошел к телефону-автомату и набрал номер:
Удивительно — ее голос, такой знакомый, ответил. И тогда я спросил:
— Не подскажете ли, как пишется слово fix?
Сначала — длинная пауза. Затем последовал ответ, спокойный и мягкий, как всегда:
— Думаю, что твой палец уже зажил к этому времени.
Я засмеялся:
— О, это действительно вы! Интересно, догадывались ли вы, как много значили для меня наши разговоры!
— А мне интересно, — она сказала, — знал ли ты, как много твои звонки значили для меня.
У меня никогда не было детей, и твои звонки были для меня такой радостью.
И тогда я рассказал ей, как часто вспоминал о ней все эти годы, и спросил,
можно ли нам будет повидаться, когда я приеду в город опять.
— Конечно, — ответила она. — Просто позвони и позови Салли.
Через три месяца я опять был проездом в этом городе.
Мне ответил другой, незнакомый голос:
— Оператор.
Я попросил позвать Салли.
— Вы ее друг? — спросил голос.
— Да, очень старый друг, — ответил я.
— Мне очень жаль, но Салли умерла несколько недель назад.
Прежде чем я успел повесить трубку, она сказала:
— Подождите минутку. Вас зовут Пол?
— Да
— Если так, то Салли оставила записку для вас на тот случай, если вы позвоните... Разрешите мне прочитать ее вам?
Так... в записке сказано:
«Напомни ему, что есть другие миры, в которых можно петь. Он поймет».
Я поблагодарил ее и повесил трубку

.

Пол Виллард, "Старый телефон"

Вместе 7 лет, из них 6 в браке.
Во время медового месяца супруга повредила спину на горнолыжке,
теперь она, как говорят врачи, «спинальник» — полный паралич всего, что ниже шеи.
Это неизлечимо. Это навсегда. Уйти от нее не могу-люблю…
Недавно ее состояние ухудшилось — она перестала говорить,
только смотрит и плачет без остановки.
Вся жизнь — только работа и бесконечные вечера у ее кровати.
Читаю ей книги, приспособил телевизор, чтоб ей было удобно смотреть,
кормлю с ложечки, убираю, умываю…
Даже периодически покупаю ей красивое белье и парфюм.
Я люблю ее. Безумно. И не хочу бросать.
Ее папаша предложил эвтаназию, я его чуть не убил.
Теперь от нее отвернулись все родственники, кроме меня.
Мои родители ее ненавидят, говорят, что обуза.
Подруги к ней приходили последний раз лет 5 назад.
Убейте нас обоих, может, на небесах нам станет лучше…

А сможете так любить вы?
Очень задело…

Из сети

Ничего не надо, даже счастья
быть любимым, не
надо даже тёплого участья,
яблони в окне.
Ни печали женской, ни печали,
горечи, стыда.
Рожей — в грязь, и чтоб не поднимали
больше никогда.
Не вели бухого до кровати.
Вот моя строка:
без меня отчаливайте, хватит
— небо, облака!
Жалуйтесь, читайте и жалейте,
греясь у огня,
вслух читайте, смейтесь, слёзы лейте.
Только без меня.
Ничего действительно не надо,
что ни назови:
ни чужого яблоневого сада,
ни чужой любви,
что тебя поддерживает нежно,
уронить боясь.
Лучше страшно, лучше безнадежно,
лучше рылом в грязь.

И ещё один взгляд на нежность того же поэта


Мне не хватает нежности в стихах,
а я хочу, чтоб получалась нежность —
как неизбежность или как небрежность.
И я тебя целую впопыхах.

О муза бестолковая моя!
Ты, отворачиваясь, прячешь слезы.
а я реву от этой жалкой прозы,
лица не пряча, сердца не тая.

Пацанка, я к щеке твоей прилип.
Как старики, как ангелы, как дети,
мы будем жить одни на целом свете.
Ты всхлипываешь, я рифмую «всхлип».

из сети