Наши любимые стихи - II

Друзья, в этой теме пишем стихи любимых авторов.

Если автор неизвестен - ничего страшного.
Стихи должны греть душу, а не вызывать ненужные споры.просьба посты оставлять без иллюстраций !

Предыдущая тема здесь


.

Помоги, пожалуйста, влюбиться,
Друг мой милый, заново в тебя,
Так, чтоб в тучах грянули зарницы,
Чтоб фанфары вспыхнули, трубя.

Чтобы юность снова повторилась –
Где ее крылатые шаги?
Я люблю тебя, но сделай милость:
Заново влюбиться помоги!

Невозможно, говорят, не верю!
Да и ты, пожалуйста, не верь!
Может быть, влюбленности потеря –
Самая большая из потерь…

Юлия Друнина

Григорий Кружков

Ричард II

Человека, который изобрел носовой платок,
Умертвили злодеи. Умертвили его не за то,
Что он изобрел. Но еще почему-то страшнее,
Что убили не просто какого-то короля,
Но того, чьим стараниям благодаря
(Значит, можно сказать, что он жил и погиб не зря)
Мы чихаем и плачем нежнее.

Тут Шекспир не додумал какой-то важной строки.
Если всех изобретающих носовые платки,
А также всех роняющих и теряющих носовые платки,
Умертвлять с гримасой неандертальца,
То никто не станет уже облегчать носов
И придумывать названия парусов,
А все станут, наоборот, ходить без трусов
И сморкаться посредством пальца.

Может быть, все к тому и идет. Посмотри на экран.
Левый кран прикрути. Или вовсе заткни этот кран.
Лучше в ванну заляжем.
Удивляюсь, откудова столько взялось сволочей,
Что придумали столько полезных вокруг мелочей,
Что не знаешь, которая кнопка и номер тут чей,
И каким вытираться пейзажем.

Человека, который изобрел носовой платок,
Зарубили враги. Он уже не пойдет на каток,
Потому что растаяло время.
Есть в Аббатстве Вестминстерском скорбный один уголок.
Можно встать над могилой его и сказать монолог.
Завяжи узелок, мой дружок, завяжи узелок,
Не стесняясь, один перед всеми.

Полжизни мы теряем из-за спешки.
Спеша, не замечаем мы подчас
Ни лужицы на шляпке сыроежки,
Ни боли в глубине любимых глаз…
И лишь, как говорится, на закате,
Средь суеты, в плену успеха, вдруг,
Тебя безжалостно за горло схватит
Холодными ручищами испуг:
Жил на бегу, за призраком в погоне,
В сетях забот и неотложных дел…
А может главное — и проворонил…
А может главное — и проглядел…

Юлия Друнина

Поздравляю Всех с Днём Святого Валентина. Пусть рядом всегда будет тот, кому захочется посвятить стихи.

Ты - птицей в дали небесной,
Дождинкою на стекле,
Морскою глубокой бездной,
Тропинкою на земле,

В костре прогоревшем - искрой,
Росою на лепестке,
И поездом самым быстрым,
И линией на руке,

Ты - ветра порывом рьяным,
Листвою, кружащей в нём...
Ты стань моим постоянным.
Всей жизнью. И каждым днём.

©Ольга Виор

Пусть чувство в сердце вдохновит
На покорение вершины,
Желаю от любви парить
Я в День святого Валентина.💘

Евгений Клюев

Музыка на Титанике

Веку тому Господнему
нынешний слишком нов:
помню, летали по небу —
нищие, без штанов,
Божии всё избранники
с крыльями из свинца!
Музыка на Титанике
играла до конца.

Нам полоумной удали
в пламенном том тогда
больше чем надо выдали,
дамы и господа,
бражники, гипертоники,
траченые сердца!
Музыка на Титанике
играла до конца.

Это мы после выясним,
выпрыгнувши из тьмы:
всё-то там было вымыслом —
время, пространство, мы,
буквы газетной хроники —
по ширине лица.
Музыка на Титанике
играла до конца.

Веку мы были бабочки,
бабочка только гость:
вынесли нас за скобочки,
бросили где пришлось —
и разлетелись странники
пу свету, как пыльца.
Музыка на Титанике
играла до конца.

Когда мне будет восемьдесят пять,
Когда начну я тапочки терять,
В бульоне размягчать кусочки хлеба,
Вязать излишне длинные шарфы,
Ходить, держась за стены и шкафы,
И долго-долго вглядываться в небо,
Когда все женское,
Что мне сейчас дано,
Истратится и станет все равно -
Уснуть, проснуться, или не проснуться.
Из виданного на своем веку
Я бережно твой образ извлеку,
И чуть заметно губы улыбнутся.

Когда мне будет восемьдесят пять,
По дому буду твои тапочки искать,
Ворчать на то, что трудно мне сгибаться,
Носить какие-то нелепые шарфы
Из тех, что для меня связала ты.
А утром, просыпаясь до рассвета,
Прислушаюсь к дыханью твоему,
Вдруг улыбнусь и тихо обниму.
Когда мне будет восемьдесят пять,
С тебя пылинки буду я сдувать,
Твои седые букли поправлять,
И, взявшись за руки по скверику гулять.
И нам не страшно будет умирать,
Когда нам будет восемьдесят пять...

© Вера Сергеевна Бутко, Вадим Зинчук

Что любят единожды — бредни,
Внимательней в судьбы всмотрись.
От первой любви до последней
У каждого целая жизнь.

И, может быть, молодость — плата
За эту последнюю треть:
За алые краски заката,
Которым недолго гореть…

Юлия Друнина

Ты — рядом, и все прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.

Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти.
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.

Ты — рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить..
Единственный мой, спасибо
За то, что ты есть на свете!

Юлия Друнина

Теперь не умирают от любви —
насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
лишь без причины человеку плохо.

Теперь не умирают от любви —
лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но «неотложку», мама, не зови,
врачи пожмут беспомощно плечами:
«Теперь не умирают от любви…»

Юлия Друнина

И. Бродский

Сретенье

Когда Она в церковь впервые внесла
Дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял Младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
Младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взоров небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом
свет падал Младенцу; но Он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу сему,
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем Сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил: “Сегодня,
реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
Дитя: Он – Твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в Нем”. – Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,
Мария молчала. “Слова-то какие…”
И старец сказал, повернувшись к Марии:
“В лежащем сейчас на раменах Твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть Его будет, Твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око”.
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шел молча по этому храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога
пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами храма.
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.

1972г.

Из-за моря ласточка
Весной полетит,
И ветер, мне веющий,
Твой сад навестит;
С тем ветром кораблик наш
Вернётся домой.
А я ? Не видать уж мне
Сторонки родной !

Немало там льётся слёз -
И слёзы твои
О том, что от слёз твоих
Далеко мои.
И чем мы разрознены,
Родная, с тобой ?
Одним только морем ли,
Иль смертью самой ?

Белеет ли облачко
Вдали на волнах,
Мне грезится домик наш
На белых скалах.
Но облачко легкое
Вспорхнёт к небесам:
Знать, заживо, милая,
Не свидеться нам !

Томас Гуд ( 1799 — 1845 )

Когда умирает любовь,
Врачи не толпятся в палате,
Давно понимает любой —
Насильно не бросишь
В объятья…

Насильно сердца не зажжешь.
Ни в чем никого не вините.
Здесь каждое слово —
Как нож,
Что рубит меж душами нити.

Здесь каждая ссора —
Как бой.
Здесь все перемирья
Мгновенны…
Когда умирает любовь,
Еще холодней
Во Вселенной…

Юлия Друнина

Победное

Любое проклятье в познании - милость.
Не плюйте мне в спину - иду, как иду!
Нас жить не учили. Мы сами учились.
Об этом болят наши шрамы.. На лбу.

Об этом на наших запястиях вены,
Не раз перебитые, всё же текут!
Нас жить не учили. Мы дети системы:
Упал, но поднялся! Не физика.. Труд.

Характер! Простите.. Завидуйте тише.
Какой бы он ни был, а всё таки есть.
Любая отрава.. Чья-то там пища.
Такая досталась идущему смесь.

И кто-то оценит дорогу в полжизни,
А кто-то не даст за неё и гроша..
Да, честный. Прямой. Получается, шизик.
А всё-таки жизнь в борьбе хороша!

И скажут мне снова: омоюсь и выйду.
Но прежде земли я познаю богов!
Мы те, что способны на новую битву,
Былой не забыв ещё запах и кровь.

Горячее сердце. Железное платье.
Всё, что не сказали - мы держим в себе.
А вы собирайте слюну для проклятий..
Без них не бывало великих побед!

© Анна Тукина

Геннадий Алексеев

"Русалка"

Загорелый парень в плавках
нёс на руках русалку –
нежную блондинку с зелёным хвостом.

– На что клюнула? – спросил я.
– На пирожное, – ответил он. –
Самые красивые, рыжие с фиолетовыми хвостами,
клюют только на шоколад.

– Не терплю шоколада!– сказала русалка. –
А рыжий цвет уже вышел из моды.

– Мне бы хоть блондинку! – подумал я –
и побежал в кондитерскую,
но тут же спохватился и крикнул вслед парню:
– Эй, приятель! А на что клюют брюнетки?

– Брюнеток можно купить в рыбном магазине, –
ответил парень.

– За углом направо! – крикнула русалка
и показала мне язык.

Она скользила по небесной глади....

Она скользила по небесной глади
И пряталась в туманах от разлук.
Ее любил, с земли на небо глядя,
Мужчина... не достойный ее рук.

Она ждала потерянного лета,
А он дарил ей сладость глупых фраз
И ждал ее, и не просил ответа.
Мужчина... не достойный ее глаз.

Он пел ей про заброшенные замки,
Он был с ней нежен и по детски глуп.
Он сам себе(и ей) придумал рамки.
Мужчина...не достойный ее губ.

Она бежала босиком по ветру
По венам одиночества мороз.
Ей вслед смотрел любовью безответной
Мужчина ...не достойный ее слез.

Он гладил ветер,целовал рассветы
И отправлял ей запахи цветов.
И как всегда - не требовал ответа.
Мужчина...не достойный ее снов.

Она летела по просторам ночи
И пела песни северных дорог.
Ее искал и верил в чудо. Oчень!
Мужчина...не достойный ее строк.

© Анна Тукина

Когда уходит доверие...

Доверие уходит по-английски.
Его теряют раз и навсегда.
Уходит - и ему не возвратиться
Ни через месяц, ни через года.

Доверие уходит не прощаясь,
В душе лишь оставляя пустоту.
Порой кусок из сердца вырывая,
Похоронив надежду и мечту.

Оно с собой твою уносит веру
В того, кого любил и уважал,
Взамен тебе оставив боль без меры,
Потери горечь и в спине - кинжал.

И те, кто у тебя его ворует,
Живут-не тужат, совесть их не ест.
Но для тебя - уже не существуют.
Осталась только память - словно крест.

...Пусть эта боль тебя не убивает,
Хоть и земля уходит из-под ног.
Ты знай - намного больше тот теряет,
Кто растоптать твоё доверье смог!

©Арина Забавина

Небо покрыто инеем,
В окна стучится мороз,
Облако белым лебедем,
Кружит над телами берез,
Холод окутал город,
К рельсам примерз трамвай,
Губы твои ледяные,
В кружке застывший чай.
Дворняга скулит в переходе,
Нахохлился воробей,
Люди с озябшими душами
Бродят между людей,
Я в их глазах уснувших ,
Как в книге читаю печаль,
Все когда-то закончится...
Только дворнягу жаль.

Вадим Зинчук

Кислое вино
Да ты - злодей, старик-трактирщик,
Тебя казнить пора давно:
Чем слаще дочери улыбка,
Тем всё кислей твое вино.

Когда она подносит кружку, -
Я вижу - ангел предо мной;
Но в этой кружке налит уксус,
Вина ж и капли нет одной !

Сок винограда Магометом
Пить потому запрещено,
Что он проездом - вероятно -
В твоем трактире пил вино.

Прощай, весёлая красота !
Ведь взглядом ласковых очей
Не подсластить такой отравы:
От них она - еще кислей !

Рудольф Баумбах ( 1840—1905 )

Погреб девы
Кругом шумит дремучий бор;
В лесной глуши укрыт -
Забытый погреб с давних пор
Задумчиво стоит.
Пятисотлетнее вино, -
Какого нет нигде давно, -
В нём пыл времен хранит.

Не видно кровли из-за мхов,
Трава в стенах растёт;
Но верный камень пять веков
Три бочки бережёт.
У входа - дева-красота;
Лишь поцелуй один в уста,
И - двери распахнёт !

Окаменеть и Цербер злой
Успел во мраке дней;
Входи за девой-красотой,
Иди вперёд смелей,
И - драгоценного вина
Тебе сама нальет она...
Легенды нет верней !

Напрасно я весь день искал
Путь в этот погребок;
Уж солнце скрылось между скал,
А я найти не мог...
Вдруг холмик вырос на пути;
Всех манит вывеска зайти...
И я - через порог !..

Одно мгновенье - на столе
Любезный сердцу вид:
Рейнвейн в гранёном хрустале;
А на меня глядит
С улыбкой дева-красота...
Ужели пять веков уста
Для всех она хранит ?...

Рудольф Баумбах ( 1840—1905 )