Стихотворение настроения

* * *

Я соберу отчаянность и веру,
Я соберу букет осенних листьев...
И вдруг приду к тебе,
И стукну в двери,
И листья в ящик опущу, как письма...
Ты всё поймёшь.
Поставишь листья в вазу.
Они засохнут в медленном огне...
Пойдут года,
года...
Но ты не сразу
Себя научишь помнить обо мне.
Сейчас
моя отчаянная верность
Тебя пугает.
Хмуришься устало.
И засыхает в вазе откровенность -
Последнее письмо моё,
с вокзала...

1965 Мария Романушко

Приходи на мой костёр

Приходи на мой костёр,
Захвати буханку хлеба.
Будет долгим разговор
И огонь почти до неба.

Мы нанижем на пруток
Хлеба чёрного кусочки.
Стынет в кружке кипяток,
В небе звёздочки, как точки...

Посмотри в ночную даль.
Видишь, как они сияют?..
Люди верят в них, но, жаль,
Звёзды утром в небе тают.

Руку дам тебе свою.
Обопрись - тебе нужнее,
Ну, а слёзы утаю,
Мне не трудно, я умею.

Две фигурки у костра
Дружбой верною согреты.
Я, как нежная сестра,
Прошепчу - пройдёт и это!

12 ноября 2008 Светлана Никонова

— А ты думал, я тоже такая:


А ты думал — я тоже такая,
Что можно забыть меня,
И что брошусь, моля и рыдая,
Под копыта гнедого коня.

Или стану просить у знахарок
В наговорной воде корешок
И пришлю тебе странный подарок —
Мой заветный душистый платок.

Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом
Окаянной души не коснусь,
Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь,
И ночей наших пламенным чадом —
Я к тебе никогда не вернусь.

Анна Ахматова

Очередь за счастьем

Привычка свыше нам дана,
Замена счастию она —
Писал поэт в одной из глав,
А он велик и, значит, прав.
Но я хочу его поправить,
И от себя чуть-чуть добавить.
Я думаю, привычка может
Заменой быть несчастью тоже.
Привыкнуть можно ко всему —
К весне в сиреневом дыму,
К осенним ржавым кленам, к лужам,
К тому, что тот, кто был так нужен,
Жестоко предал вас в финале,
А вас давно предупреждали,
А вы всё не хотели вникнуть.
Придётся к этому привыкнуть.
Негромко тикают часы,
Струится свет из лампы тусклой,
И привыкаешь к новой грусти
В начале тёмной полосы.
К тому, что не с кем слова молвить,
Что стало некому готовить,
И по ночам совсем не спится,
А утром ломит поясницу.
Кто другом был, вдруг стал не другом,
Хоть и везуч не по заслугам.
И мог звонить почаще кто-то,
Но ведь у всех свои заботы…
Весы и зеркало не льстят,
Часы ползут, а дни летят,
И затянулись холода.
И никого. И никогда.
Но всё же верю я поэту.
А значит, тьма — начало света,
Про одиночество забыть,
Свою свободу полюбить.
Сходить в кино. Наряд примерить,
И главное — во что-то верить.
А ночь — она к утру дорога,
Осталось ждать совсем недолго.
Привыкнув к бедам и напастям,
Встаём мы в очередь за счастьем.
И я привыкла ко всему
И не бросаюсь зря словами.
За счастьем очередь займу.
Кто тут последний? Я за вами.

Лариса Рубальская

Когда-то я в годину зрелых лет
В дремучий лес зашел и заблудился.
Потерян был прямой и верный след…
*
Нет слов таких, чтоб ими я решился
Лес мрачный и угрюмый описать,
Где стыл мой мозг и ужас тайный длился:
*
*Так даже смерть не может устрашать…
Но в том лесу, зловещей тьмой одетом,
Средь ужасов обрел я благодать.
*
Попал я в чащу дикую; нигде там
Я не нашел, объят каким-то сном,
Знакомого пути по всем приметам.
*
*Пустыня предо мной была кругом,
Где ужасом невольным сердце сжалось.
Я увидал перед собой потом
*
*Подножие горы. Она являлась
В лучах светила радостного дня
И светом солнца сверху позлащалась,
*
*Прогнавшим страх невольный от меня.
В душе моей изгладилось смущенье,
Как гибнет тьма от яркого огня.
______________________
ну и так далее..
_______
Данте

Не верь, не верь поэту, дева;
Его своим ты не зови —
И пуще пламенного гнева
Страшись поэтовой любви!

Его ты сердца не усвоишь
Своей младенческой душой;
Огня палящего не скроешь
Под легкой девственной фатой.

Поэт всесилен, как стихия,
Не властен лишь в себе самом;
Невольно кудри молодые
Он обожжет своим венцом.

Вотще поносит или хвалит
Его бессмысленный народ…
Он не змиею сердце жалит,
Но как пчела его сосет.

Твоей святыни не нарушит
Поэта чистая рука,
Но ненароком жизнь задушит
Иль унесет за облака.

Федор Тютчев

Муса Джалиль — Чулочки

Их расстреляли на рассвете
Когда еще белела мгла,
Там были женщины и дети
И эта девочка была.
Сперва велели им раздеться,
Затем к обрыву стать спиной,
И вдруг раздался голос детский
Наивный, чистый и живой:
-Чулочки тоже снять мне, дядя?
Не упрекая, не браня,
Смотрели прямо в душу глядя
Трехлетней девочки глаза.
«Чулочки тоже..?»
И смятеньем эсесовец объят.
Рука сама собой в волнении
Вдруг опускает автомат.
И снова скован взглядом детским,
И кажется, что в землю врос.
«Глаза, как у моей Утины» —
В смятеньи смутном произнес,
Овеянный невольной дрожью.
Нет! Он убить ее не сможет,
Но дал он очередь спеша…
Упала девочка в чулочках.
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат, а если б дочка
Твоя вот здесь бы так легла,
И это маленькое сердце
Пробито пулею твоей.
Ты человек не просто немец,
Ты страшный зверь среди людей.
Шагал эсесовец упрямо,
Шагал, не подымая глаз.
Впервые может эта дума
В сознании отравленном зажглась,
И снова взгляд светился детский,
И снова слышится опять,
И не забудется навеки
«ЧУЛОЧКИ, ДЯДЯ, ТОЖЕ СНЯТЬ?»

* * *

Случалось, словно бы от боли
двух слов мне было не связать.
Но жизнь прошла. Чего же боле,
что я могу ещё сказать?

Собака лает, ветер носит,
сосед закладывать горазд.
Даст Бог, жена тебя не бросит,
страна родная не предаст.

Спасибо, Господи, что дожил,
не оборзел, не обезножел,
не спился, бабок не срубил.
Недорыдал. Недолюбил.

Игорь Волгин (7.Х.2020)

Прерванный полет

Владимир Высоцкий

Кто-то высмотрел плод, что неспел, неспел.
Потрусили за ствол – он упал, упал.
Вот вам песня о том, кто не спел, не спел
И что голос имел – не узнал, не узнал.

Может, были с судьбой нелады, нелады
И со случаем плохи дела, дела,
А тугая струна на лады, на лады
С незаметным изъяном легла?

Он начал робко с ноты «до»,
Но не допел её, не до...
Не дозвучал его аккорд
И никого не вдохновил.
Собака лаяла, а кот –
Мышей ловил.

Смешно, не правда ли, смешно?..
А он шутил – не дошутил,
Недораспробовал вино,
И даже недопригубил.

Он пока лишь затеивал спор, спор,
Неуверенно и неспеша, неспеша,
Словно капельки пота из пор, из пор,
Из-под кожи сочилась душа.

Только начал дуэль на ковре, на ковре,
Еле-еле, едва приступил,
Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре, в игре,
И судья ещё счёт не открыл...

Он знать хотел всё от и до,
Но не добрался он ни до...
Ни до догадки, ни до дна,
Не докопался до глубин
И ту, которая одна, –
Не долюбил.

Смешно, не правда ли, смешно?
А он спешил – недоспешил.
Осталось не дорешено
Всё то, что он не дорешил.

Ни единою буквой не лгу, не лгу.
Он был чистого слога слуга, слуга,
И писал ей стихи на снегу, на снегу...
К сожалению, тают снега!

Но тогда ещё был снегопад, снегопад
И свобода писать на снегу, на снегу –
И большие снежинки и град, и град
Он губами хватал на бегу.

Но к ней в серебряном ландо
Он не добрался и не до...
Не добежал бегун, беглец,
Не долетел, не доскакал,
А звёздный знак его – Телец –
Холодный Млечный Путь лакал...

Смешно, не правда ли, смешно,
Когда секунд не достаёт,
Недостающее звено,
И недолёт, и недолёт?

Смешно, не правда ли? Ну вот:
И вам смешно, и даже мне...
Конь на скаку и птица влёт –
По чьей вине, по чьей вине?..

1973

И снизу лед, и сверху…

И снизу лед, и сверху – маюсь между.
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду,
А там – за дело, в ожиданьи виз.

Лед надо мною, надломись и тресни!
Я весь в поту, как пахарь от сохи.
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Все помня, даже старые стихи.

Мне меньше полувека – сорок с лишним,
Я жив, двенадцать лет тобой и Господом храним.
Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед Ним.

Владимир Высоцкий

1980

Последнее стихотворение Владимира Высоцкого,
записанное на двух сторонах бланка парижского
туристического агентства 11 июня 1980 года,
за полтора месяца до смерти и посвящённое
Марине Влади.

Не лицо мне открылось, а свет от лица.
Долгожданное солнце согрело поляну.
Я сказала себе,
что уже до конца
Никуда не уйду и метаться не стану!

Это было как ясная вспышка во тьме,
Это было отчетливей вещего знака…
(Так больного ребенка в счастливой семье
Необузданно любит бездетная нянька.)

Я сейчас не хочу ничего объяснять,
Но по этому свету,
по этому знаку
Я — невнятная дочь и небывшая мать —
Ощутила любовь как могучую тягу!

…Разолью по стаканам кувшин молока:
Отстоялось на холоде — и не прокисло…
Надвигается вечер. Плывут облака.
И людская порука исполнена смысла.

Татьяна Бек

Александр Блок — Инок

Никто не скажет: я безумен.
Поклон мой низок, лик мой строг.
Не позовет меня игумен
В ночи на строгий свой порог.

Я грустным братьям — брат примерный,
И рясу черную несу,
Когда с утра походкой верной
Сметаю с бледных трав росу.

И, подходя ко всем иконам,
Как строгий и смиренный брат,
Творю поклон я за поклоном
И за обрядами обряд.

И кто поймет, и кто узнает,
Что ты сказала мне: молчи…
Что воск души блаженной тает
На яром пламени свечи…

Что никаких молитв не надо,
Когда ты ходишь по реке
За монастырскою оградой
В своем монашеском платке.

Что вот — меня цветистым хмелем
Безумно захлестнула ты,
И потерял я счет неделям
Моей преступной красоты.

Летаргия

В детстве быль мне бабка рассказала
Об ожившей девушке в гробу,
Как она металась и рыдала,
Проклиная страшную судьбу,

Как, услышав неземные звуки,
Сняв с усопшей тяжкий гнет земли,
Выраженье небывалой муки
Люди на лице ее прочли.

И в жару, подняв глаза сухие,
Мать свою я трепетно просил,
Чтоб меня, спася от летаргии,
Двадцать дней никто не хоронил.
_________________

Мы любовь свою сгубили сами,
При смерти она, из ночи в ночь
Просит пересохшими губами
Ей помочь. А чем нам ей помочь?

Завтра отлетит от губ дыханье,
А потом, осенним мокрым днем,
Горсть земли ей бросив на прощанье,
Крест на ней поставим и уйдем.

Ну, а вдруг она, не как другие,
Нас навеки бросить не смогла,
Вдруг ее не смерть, а летаргия
В мертвый мир обманом увела?

Мы уже готовим оправданья,
Суетные круглые слова,
А она еще в жару страданья
Что-то шепчет нам, полужива.

Слушай же ее, пока не поздно,
Слышишь ты, как хочет она жить,
Как нас молит – трепетно и грозно –
Двадцать дней ее не хоронить!

Константин Симонов

С истертою и ветхою сумой
Бедняжка-нищенький под оконьем таскался,
И, жалуясь на жребий свой,
Нередко удивлялся,
Что люди, живучи в богатых теремах,
По горло в золоте, в довольстве и сластях,
Ка́к их карманы ни набиты,
Еще не сыты!
И даже до того,
Что, без пути алкая
И нового богатства добывая,
Лишаются нередко своего
Всего.
Вон, бывший, например, того хозяин дому
Пошел счастливо торговать;
Расторговался в пух. Тут, чем бы перестать
И достальной свой век спокойно дожинать,
А промысел оставить свой другому, —
Он в море корабли отправил по-весне;
Ждал горы золота; но корабли разбило:
Сокровища его все море поглотило;
Теперь они на дне,
И видел он себя богатым, как во сне.
Другой, тот в откупа пустился
И нажил было миллион,
Да мало: захотел его удвоить он,
Забрался по-уши и вовсе разорился.
Короче, тысячи таких примеров есть;
И поделом: знай честь!
Тут Нищему Фортуна вдруг предстала
И говорит ему:
«Послушай, я помочь давно тебе желала;
Червонцев кучу я сыскала;
Подставь свою суму;
Ее насыплю я, да только с уговором:
Всё будет золото, в суму что́ попадет,
Но если из сумы что̀ на пол упадет,
То сделается сором.
Смотри ж, я наперед тебя остерегла:
Мне велено хранить условье наше строго,
Сума твоя ветха, не забирайся много,
Чтоб вынести она могла».
Едва от радости мой Нищий дышит
И под собой земли не слышит!
Расправил свой кошель, и щедрою рукой
Тут полился в него червонцев дождь златой
Сума становится уж тяжеленька.
«Довольно ль?» — «Нет еще». — «Не треснула б». — «Не бойсь». —
«Смотри, ты Крезом стал». — «Еще, еще маленько:
Хоть горсточку прибрось». —
«Эй, полно! Посмотри, сума ползет уж врозь». —
«Еще щепоточку». Но тут кошель прорвался,
Рассыпалась казна и обратилась в прах,
Фортуна скрылася: одна сума в глазах,
И Нищий нищеньким по-прежнему остался.

Желаешь ты того, чтоб быть тебе богатым,
И ищешь способов?.. Будь только тароватым,
И превзойди своим коварством сатану —
Возьми ты за себя прекрасную жену.

Говорят, что ее не бывает,
Что придумал наивный поэт,
И с тех пор все любовь воспевают
Вот уже как две тысячи лет.

Говорят, это сказки для взрослых,
Есть привычка, партнерство, дуэт.
И на все о любви вопросы
Заявляют уверенно "нет".

Но когда на тебя смотрю я,
Моей нежности в сердце не счесть,
И с уверенностью говорю я -
Это чувство действительно есть!

Музыка поэзии

Robin

Всё бренное теряется, идёт как груз ко дну.
Ночь звёздная спускается и дарит тишину.
Вселенной равновесие. Пульс вздрогнет - раз, два, три.
И музыка поэзии рождается внутри.

Звенит струной единственной по вереницам строк.
Задумчиво, таинственно - вплетая каждый слог.
Плывёт по беловодию на свой далёкий свет.
Рождается мелодия и оставляет след.

Быть может растворится он как звёзды по утру.
Вспорхнёт за синей птицею в беспечную мечту.
Или вздохнёт невесело о сущном, но пока-
Лишь музыка поэзии, полёт, душа, строка....

Король жил фульский… Милой
Он верно память чтил
И кубок до могилы,
Предсмертный дар, хранил.
Был сердцу дорог очень
Подарок золотой;
Блестели его очи
Непрошеной слезой.
А перед смертным часом
Раздал он города
И всѐ богатство разом,
Но кубок не отдал.
В высоком отчем зале
Устроил торжество,
Здесь свитой окружали
Все рыцари его.
Поднял он кубок пенный
Со вкусом тех времѐн,
И в волны дар священный
С балкона бросил он.
Взглянул, как кубок живо
Проглочен морем был,
Закрыл глаза тоскливо,
И больше он не пил.

Гёте

Что делать! Да и тут старался я не впрок.
Дрянное Нечто, мир ничтожный,
Соперник вечного Ничто,
Стоит, не глядя ни на что,
И вред выносит всевозможный:
Бушует ли потоп, пожары, грозы, град —
И море и земля по-прежнему стоят.
С породой глупою звериной и людскою
Бороться иногда мне не хватает сил —
Ведь скольких я уже сгубил,
А жизнь течёт своей широкою рекою.
Да, хоть с ума сойти, — всё в мире так ведётся,
Что в воздухе, в воде и на сухом пути,
В тепле и в холоде зародыш разовьётся,
Один огонь ещё, спасибо, остаётся.
А то б убежища, ей-богу, не найти!

Мефистофель (Гете, Фауст)

Свидание и разлука

Гёте

Пора! Призыву сердца внемлю –
И на коня! Во весь опор!
Уже баюкал вечер землю,
И ночь легла на склоны гор.
Уже, клубясь и набегая,
Туман одел гигантский вяз,
И сквозь деревья тьма ночная
Глядела сотней чёрных глаз.

А в небе, сумрачном и мглистом,
Луна печальная плыла,
И ветер нёсся с диким свистом,
Взметнув широкие крыла!
Чудовищ сонмы ночь таила,
Но вдаль звала меня любовь,
В груди росла такая сила,
Таким огнём пылала кровь!

И, вся сияя, ты явилась,
Безмолвной нежностью дыша.
Как сердце трепетно забилось,
Как переполнилась душа!
Рассвет играл на тучках алых,
Чуть озарил тебя восток.
Любовь и нежность – как я ждал их,
Но чем я заслужить их мог!

И первый луч блеснул, ликуя, –
Увы! То был разлуки час.
О, сладкий трепет поцелуя,
О, грустный блеск любимых глаз!
Я шёл, а ты – ты близ дороги
Стояла, волю дав слезам.
Как счастлив, кто любим! Но, боги,
Как счастлив тот, кто любит сам!

Перевод Вильгельма Левика