Борис Херсонский
Поэт, переводчик, эссеист. Родился в 1950 г в Черновцах. Закончил Одесский медицинский институт. По специальности - клинический психолог, заведует кафедрой Одесского национального университета им. Мечникова. Автор пятнадцати книг стихов и переводов. Лауреат ряда премий, в том числе премии им. Иосифа Бродского (2008), специальной премии "Московский счет" (2007), премии Anthologia (2008). Стихи переведены на английский, немецкий, французский и итальянский языки.
Никто уже не умрет.
В сущности, нет ничего, кроме детства, даже сущности нет,
тем более - формы и частностей, вроде галактик или ближних планет,
или пустот, отраженных в обсерваториях, в тысячах страшных зеркал.
Человек искал бесконечности. Наконец-то нашел, что искал.
И что теперь делать с этим ужасом, как с этим жить, скажи,
если есть только детство, парк, по тропкам топочущие ежи,
запах сирени в мае, горка, чешский хрусталь,
роман Островского "Как закалялась сталь".
Монпасье в жестянке или вязкая карамель,
и волшебные щуки - хватит на всех Емель,
и тир в подвале - тут попадают в цель.
Кто не знает, цель это плоский-пестрый зверёк,
по зверьку щелкает пулька, он заваливается вбок,
еще три пульки положены в спичечный коробок.
Кто не знает, зимой вода превращается в лёд.
Кто не знает, "форвард" по-русски значит - "вперёд".
Кто не знает, когда мы вырастем, никто уже не умрёт.
(2010)
***
В кошелке старушка несет грядущее, продукты на несколько дней.
А кроме продуктов и кухни в будущем ничего не случится с ней.
Медленно время течет, смерть и болезни – не в счет,
как в песне поется, дорога у нас – молодым, старикам почет.
У старушки и орден есть "Знак почета" – нажила ударным трудом.
А молодым у нас дорога в казенный дом:
большие такие дома, казарма, завод, тюрьма,
что лучше, что хуже – старушка не знает сама.
Говорят соседи, что выжила из ума.
А она не из ума, а просто выжила, как положено выживать.
Как белье выкручивать – из старости жизнь выжимать.
Струйкой, потом – по капле, все реже и реже, пока
на веревке не высохнет белая жизнь старушки и старика.
Вот простыни перестелю, а тогда и умру.
Белая жизнь на прищепках полощется на ветру.
***
В открытом окне выставляли ящичек-патефон,
позднее – умницу-радиолу для всего двора.
Рознер мучил трубу. Гаранян – саксофон.
Магомаев шел на ура.
Проходя мимо, морщился солдафон.
Кажется, это было вчера или позавчера.
Музычка, запах сирени, майские вечера.
Музыка полагалась одна на всех – и старалась нравиться всем.
Гармония – пять аккордов, несколько лучших тем.
Узнавали с порога, с улицы, с балкона каждый мотив,
дальше шли и насвистывали, подхватив.
На Соборке играли на время и деньги в шахматы, "шах"
был слышен реже, чем мат.Музычка шевелилась в ушах,
наигрывала, наяривала, окончиться не могла,
вертелась пластинка, скользила стальная игла.