laal

СОЛДАТСКИЙ ПЕС

Воинская присяга в Армии Обороны Израиля — дело серьезное, торжественное и даже волнующее. Но... все-таки, и эта церемония, как почти все церемонии в стране, напоминает выезд на пикник большого шумного семейства. На присягу любимого отпрыска едут: родители, братья-сестры, бабушки-дедушки с домашними животными, а также соседи-друзья, с рукописными плакатами — как болельщики на спортивные состязания.
С утра огромный пустырь перед базой начинает заполняться машинами разных марок, а на обочине вдоль огромного плаца солдатики выставляют для родных ряды пластиковых стульев.
Мы приехали едва ли не первыми и сразу заняли места в нужном ряду — повезло! — уже через час все стулья заняты, и публика рассаживается на земле, сидит на корточках, с любопытством бродит с фотоаппаратами и видеокамерами по той части плаца, куда их пускают, потому что поодаль на столах выложены ружья и высокими стопками лежат Пятикнижия в синих тисненных обложках. И вот туда-то подходить нельзя — столы охраняют девушки в форме...
- Боже, — замечает мой муж меланхолично, — посмотри на этих бравых солдат: как они воюют с этими попами, с этими цицами... ?!
Он вообще настроен критически и, кажется, продолжает оставаться патриотом советской армии времен его службы в Перми, какие бы тяжелые воспоминания та ни оставила.
А, девочки, действительно, как на подбор, "у теле"... Как говорила моя бабушка — "нивроку, маешь вешч"...
Туда-сюда по плацу бегает лохматая рыжая собака. Наверняка, кто-то привез с собой, и сейчас не может удержать на месте...
Между тем, напряжение возрастает, солдатская родня в возбуждении привстает и даже привскакивает с мест; наконец, со стороны далеких, едва видимых отсюда армейских палаток раздается слаженный гул команд и топот ног: на плац повзводно выводят подразделения.
Наглая рыжая собака по-прежнему свободно бегает по плацу, сопровождая каждый, вновь появившийся, взвод. Да что ж это, в самом деле, почему хозяева не отзовут ее, и как армейское командование позволяет псу болтаться под ногами марширующих солдат!? - Это разве строевой шаг! — замечает мой муж. — Вот у нас был настоящий прусский строевой шаг!
Мне хочется попросить его заткнуться но, увы, не могу не согласиться: советские солдаты на парадах шагали как-то... четче! Отрезанней! Их, выходит, гоняли тщательнЕе ?! Недоработочка наша!
А уже там и тут вспыхивают радостные вопли мам и бабушек: кто-то уже узнал своего... свою... Какие же все они одинаковые!
- Ты ее видишь? — тревожно спрашивает меня муж с мечущимся по плацу взглядом...
Я ни черта не вижу! В беретах, в форме, — все девочки похожи одна на другую. Сердце колотится, как будто всех их сейчас погрузят на грузовики и отошлют на фронт...
Но вот все выстроились — все четыре подразделения. С огромным трудом отыскиваем свою — с бледным серьезным лицом, вторую справа в третьем ряду в первом подразделении. У всех очень бледные и очень суровые лица. Но собака, — черт побери! — собака, кажется, собралась оставаться на плацу на время всей церемонии?! И никого это, кажется, не волнует?! А что же ее идиотские хозяева?!
Начинается церемония присяги. Выходит командующий военной базой, офицеры, поднимается флаг, играет труба... И все время лохматый рыжий пес околачивается там, где ему придет в голову: то уляжется у ног военного раввина, читающего отрывок из Пятикнижия, то подбежит к сапогам командующего, то весело прыгает у ног солдата, вызванного из строя для клятвы.
- Вот она! — сдавленно говорит муж. Вызывают к присяге нашу! Сюда ее голос доносится слабо: "Да, командир!...Клянусь... всем существом... до последней капли... за свою страну!.."... Отсюда почти не видно, — проклятая собака мельтешит под ногами! — как вручают ей оружие и книгу, как бежит она назад и становится в строй...
Муж как-то странно щурится и отворачивает от меня лицо...
Наконец, играют гимн и — по команде — солдаты с победными криками подбрасывают в воздух береты... Этим заканчивается церемония присяги, и мгновенно толпа штатских с воплями и объятиями смешивается с "зеленью". Вот тут и начинается настоящий пикник. Мамаши и бабушки торопливо разверзают необъятные сумки со "вкусненьким" и "домашненьким"...
Мы в панике бросаемся на поиски своей и с трудом ее отыскиваем — незнакомую, с собранными по уставу на затылке волосами.
Она стоит в окружении солдат и треплет по загривку рыжего пса!
- Что это за пес, в конце концов?! — кричу я. — Где хозяева?! Оштрафовать, к едрене фене!
- Мы — хозяева... — улыбаясь, отвечают солдатики. — Он здешний ... всех знает, всех встречает-провожает ... Это наш солдатский пес...
... Вот такая у нас была торжественная воинская присяга...
***
МЭМ, СЕЙЧАС Я ОЩУПАЮ ВАШУ СПИНУ...

Нынешняя поездка по Америке выдалась напряженной и, в преддверии выборов, особенно нервной: моя персона весьма подозрительна американским службам безопасности. Израильский паспорт вкупе с моей внешностью интеллигентной арабки дают в американских аэропортах поразительный эффект. Мой багаж (бывалая и битая бесконечными дорогами сумка) перетряхивается до основания, выворачиваются пакеты с несвежей пижамой, досконально просматриваются все бутылочки с гомеопатическими каплями.
— Мэм, — строго спрашивает меня неохватных размеров мулат, — что это?
Прежде я отвечала: "драг", наблюдая вытаращенные глаза персонала. После того, как друзья объяснили мне, что "драг" означает еще "наркотики", я стала говорить: "медисин". Персонал согласно кивает, аккуратно застегивает сумку. Верит на слово?
Вообще, именно в аэропортах, на процедуре проверки пассажиров, наглядно видишь столкновение того самого прекрасного американского "прайвиси" с необходимостью обыскать подозрительного субъекта. А поскольку чуть не каждое утро я летела из города А в город В, то лично участвовала в этой процедуре. Как особо опасного пассажира меня отсылали в отдельный отсек, где покорно я разоблачалась: кроссовки, дорожный жилет, шарфик и все, что можно отцепить, открепить и отодрать. Затем босая, с раскинутыми руками, в позе распятого Иисуса становилась на резиновый коврик, и тут начиналось поистине удивительное представление:
— Мэм, — вежливо и строго сообщала очередная чернокожая дама в форме, — сейчас я коснусь вашей правой груди.
— О,кей...
— Мэм, сейчас я коснусь вашей левой груди!
— Валяй, — вздыхаю я по— русски.
— Мэм, сейчас я ощупаю вашу спину...
Каждый раз при этом я вспоминала ребят в израильском аэропорту, их странную на первый взгляд манеру задавать идиотские вопросы, внимательно следя за реакцией пассажира:
— Скажите, ваша мама пела песни на идиш?
— Почему моя мама должна петь песни на идиш?! — вскипает дюжий русский мужик. Все в порядке, человек адекватно реагирует на вопрос. Конечно, и израильтяне, бывает, обыскивают багаж того или иного подозрительного пассажира, но случается это значительно реже. Словом, видно, что "боевая готовность номер один", в которой мы существуем ежедневно, для американцев — еще непривычная реальность.
Вообще, не только на экстремальных примерах сталкиваешься с кризисом здравого смысла, который высекает то самое столкновение морали демократического общества с естественными нуждами дела.
Моя американская подруга Наташа — химик, работающий над созданием противоракового препарата, — рассказывает о своих опытах. Крыса (специальная, генетически отобранная, "чистая линия"), стоит дорого — 35 долларов. Когда Наташа получает их для опытов в лаборатории, она подписывает бумагу, где одним из пунктов стоит условие — умертвить крысу после опыта.
— Почему?! — удивляюсь я.
— Не гуманно оставлять их в живых. "Зеленые" засудят.
Накануне нового опыта коллега, в ответ на сетования Наташи о дороговизне крыс, говорит:
— Тебе же не нужна для этого опыта "чистая линия", пойди в зоомагазин и купи там крыс по 2 доллара за штуку.
— Но ведь, если я скажу, что мне они необходимы для опытов, мне их не продадут! — резонно замечает Наташа.
— А ты не говори.
— А если спросят?
— Ну, если спросят, — легко отвечает коллега, — скажи, что у тебя есть удав и тебе необходимо его кормить...
Этот ее рассказ я пересказала при встрече Игорю Губерману. Мы посмеялись невесело, обсуждая причудливый крен морали демократического общества, заметив, правда, что лучше уж такой крен, чем в противоположную сторону.
— Интересно, вот мы с тобой кто — крысы или удавы?— задумчиво спросила я.
— Мы — кассиры в их зоомагазинах, — секунды не промедлив, ответил Губерман.
Любопытно, что наши, "русские" в Америке, со всем их тяжким багажом советского опыта, с умением читать между строк и догадываться по двум фразам об истинном положении вещей и событий, в целом представляют собой оплот здравого смысла и умения чуять опасность. После выборов я написала своему приятелю: — "Черкните, поздравлять вас, или соболезновать? — не помню ваших политических предпочтений". Он ответил: — "Что до наших политических предпочтений, то голосовали мы за Буша. Так что мы счастливы и за себя, и за вас, и в особенности за то, что старушке Европе и всему миру было показано, что нас так просто не запугаешь. Очень хочется верить, что все будет хорошо"

2004 г.