Граф Лотреамо (фр. comte de Lautr;amont, псевдоним; настоящее имя —Изидор Дюкасс, фр. Isidore Ducasse; 4 апреля 1846, Монтевидео — 24 ноября 1870, Париж) — французский прозаик и поэт, поздний романтик, предтеча символизма и сюрреализма. Умер в возрасте 24 лет.
Основное сочинение, принесшее ему известность, — «Песни Мальдорора». Это причудливое и завораживающее произведение, эпатирующее читателя «безумствами» и «богохульством».
Шесть «Песен Мальдорора», лирических поэм в прозе, скреплены сюжетом, напоминающим «романы ужасов». Здесь лихорадочно громоздятся фантасмагорические видения, картины неслыханных злодейств и душераздирающего отчаяния, неожиданно сопрягаются самые далекие образы, пародия и фарс сталкиваются с патетической декламацией. Романтическое своеволие, получившее в этой книге свое предельно эпатирующее выражение, в другом тексте Лотреамона, «Стихотворениях», встречает столь же яростную и до парадокса последовательную отповедь.
Современники просто не заметили Лотреамона; но спустя полвека искания писателей-сюрреалистов сделали его имя, наряду с Рембо, одним из самых актуальных для новейшей французской поэзии.
Всему творящемуся Бог свидетель.
Как это принимать ни тяжело,
Всевышний, прославляя добродетель,
творит страдание, порок и зло.
Из прихоти, безвинно умерщвляя,
Он, бледных юношей во цвете лет,
иных впускает за ворота рая,
которым за грехи прощенья нет.
За что людьми немыслимо возвышен
сей громовержец? А на небесах…
Среди раскатов грома голос слышен,
вселяющий во всё живое страх:
«Я ваш творец и волен делать с вами,
что захочу. Мне незачем предлог».
Хозяин, управляющий рабами -
вот что такое всемогущий Бог.
Французский гений с грустными глазами сумел постичь за свой короткий век скрывающийся лик за образами и то, насколько мерзок человек. До умопомрачения неистов, внушая жуткий ужас, сущий бес, срывает маски с лживых моралистов и покрывало белое с небес. Он Черный Ангел, в сердце зло несущий для тех, кто воплощает это зло. И даже Богу Мальдорор поющий посмел сказать немало черных слов. Своими песнями разворошивший улей. Но, к сожалению, доступен не для всех его столь человечески-акулий с кровавою гримасой горький смех.
ПЕСНИ МАЛЬДОРОРА
(Фрагмент)
Перевод П. Стрижевской
Седой океан, твои хрустальные волны —
точно разводы лазури на спинах избитых юнг;
ты огромный синяк на теле земли: я люблю это сравнение.
Стоит тебе исторгнуть долгий печальный вздох,
принимаемый за легкий трепет бриза,
— и остается глубокий след в потрясенной нашей душе,
а своих возлюбленных ты возвращаешь невольно к памяти
о жестокой заре человека,
когда он познаёт боль, которая с тех пор его не покидает…
Приветствую тебя, седой океан!
Седой океан, твоя сферическая гармония,
оживляющая суровый лик геометрии,
— с какой силой она мне напоминает о том,
как ничтожно малы глаза человека, невзрачные,
словно кабаньи глазки, и совершенно круглые,
как глаза ночных птиц.
Между тем человек во все времена считал себя прекрасным,
я же полагаю,
что он уверовал в свою красоту только из самолюбия
и что на самом деле он безобразен и подозревает это,
иначе, почему с таким отвращением
он смотрит в лицо себе подобным?..
Приветствую тебя, седой океан!
Седой океан, ты символ тождества,
ибо ты равен самому себе.
Сущность твоя никогда не меняется,
и если здесь твои волны бушуют,
то где-то на дальних широтах — мертвая зыбь.
Тебя не сравнишь с человеком,
который останавливается посреди улицы
поглазеть на схватку бульдогов, но не остановится,
когда мимо движется похоронный кортеж;
который утром в добром,
а вечером в дурном расположении духа;
сегодня смеется, а завтра в слезах…
Приветствую тебя, седой океан!
Седой океан, вполне вероятно,
что ты таишь в своем лоне грядущую пользу для человека.
Ты уже подарил ему кита,
но не позволяешь алчному взгляду естествознания
проникнуть в святая святых твоего строения: ты скромен.
А человек непрестанно хвастает — и все по пустякам…
Приветствую тебя, седой океан!
Седой океан, бесчисленные разновидности рыб,
вскормленных твоей глубью, не докучают друг другу
клятвами в братской любви, живут на свой лад.
В различии их нравов и строения тел — объяснение тому,
что на первый взгляд может показаться уродством.
А вот у человека нет подобных оправданий.
На клочке земли теснятся тридцать миллионов существ,
полагающих, что им не следует вмешиваться в жизнь соседей,
которые, словно корни, вросли в смежный клочок земли.
Каждый, от мала до велика, забьется, словно дикарь,
в свое логово и лишь изредка выберется наружу,
чтобы проведать ближнего,
ютящегося в точно таком же логове.
Не нужно большого ума, чтобы понять,
что единая семья человечества — это утопия.
Кроме того, вид твоей жизнетворной груди заставляет
невольно задуматься о неблагодарности
— ибо сразу вспоминаешь о родителях,
полных столь черной неблагодарности к Творцу,
что они бросают на произвол судьбы
плод своего несчастного союза…
Приветствую тебя, седой океан!
Жизнь как какое-то излишество,
жизнь как какое-то мальчишество,
мыслить не мыслить,
страдать не страдать,
не нужно, но можно