В ночь поднялась температура до 40. Утром вызванный врач поставил – «пневмония». Ухудшение нарастало с каждым часом. Больница. Всегда общительная, лежала она в палате безучастная к разговорам и историям женщин, которые часто случаются, словно специально припасёнными для больницы или соседки в купе поезда. Улучшения не было. Через неделю – злополучное УЗИ и приглашение меня в кабинет заведующей отделением:

- Диагностирован рак печени. У вашего врача в поликлинике получите направление в Областной Диагностический Центр, где вам должны подтвердить диагноз для возможности получения группы инвалидности и постановки на учёт, как онкологической больной. Предупреждаю, боли начнутся очень быстро. А мы вас выписываем, ввиду бесперспективности нахождения в условиях нашего стационара.

Весть об этом в палате разлетелась немедленно, женщины зашептались, лишь бедная моя мамочка была мною успокоена, что нас выписывают с тенденцией к улучшению для домашнего ухода. Давняя привычка «форсить» победила и на пороге жизни. Попросила принести ей нарядное бельё и чёрное выходное платье с кружевом. Собрав последние силы, медленно одевалась, как ей казалось, под оценивающими взглядами пожилых соседок, а , на самом деле, взглядами, полными сочувствия, и, тяжело передвигая ноги, покинула она больницу. Сил хватило лишь доехать до дома. В ночь температура вновь поднялась до 40 и моя терпеливая, никогда не жалующаяся мама, начала сначала стонать, а потом метаться и кричать от боли. Никогда я не слышала от неё такого крика, полного муки и безнадёжности.

Поймут меня читатели, пережившие долгий или, пусть, короткий срок ухода из жизни своего близкого, больного онкологией. Дрогнет сердце тех, кому предстоит испить эту чашу. Так уж, к сожалению, устроена наша здешняя жизнь, что, едва к сорока годам нашим, вырастают, отходят от рук дети и наступает благодатное время пожить «для себя», начинают болеть наши родители, которым за шестьдесят . И детям нашим не уйти от этой доли…

Давно от рака умер мой отец и, как зеницу ока, хранила мама в аптечке своей две таблетки п р о м е д о л а , оставшихся с тех горьких лет. Одна их них позволила нам дожить до утра, когда я бросилась назад в отделение, откуда мы были выписаны вчера.

Лечащий врач встретила холодно:
- Вы теперь не мои пациенты, будьте добры в поликлинику, запишитесь на приём к терапевту.

В регистратуре поликлиники мне сообщили, что терапевта до конца недели не будет, она в военкомате на призывной комиссии. Главный врач был на совещании в Администрации. Заместитель главного врача, роскошная женщина, которую я отыскала, открывая в панике двери всех кабинетов, пытаясь получить помощь, равнодушно сказала:"Попробуйте сначала принимать анальгин, а со временем вам пропишут более сильные препараты". Мне захотелось её убить!

Вернуться домой с пустыми руками я не могла . Аптека! Там поймут!
Объясняю ситуацию, достаю выписку из больничного отделения, на которую до сих пор никто не взглянул . Прошу сильного обезболивающего. Провизор мне сочувственно и толково внушает, что без рецепта мне ничего не дадут, но и с рецептом – тоже, потому что у их аптеки нет ЛИЦЕНЗИИ, (не помню, по какой причине), на продажу сильнодействующих препаратов.

Что же делать! Мне казалось, что я, такая уверенная и рассудительная, оказавшись вдруг между нечеловеческой болью матери и услугами медицины, начинаю сходить с ума. Так! Спокойно! Начну с самого начала! Рецепт! Нужен рецепт!

Еду в военкомат. Никогда в жизни не бывала в этом здании. Охрана не пропускает. Слёзы катятся у меня от горя и бессилия. Вызывают начальника. Нехотя открывают дверь. Бегу по коридору, ищу врачебную комиссию. Коридор заполнен восемнадцатилетними пацанами – призывниками. Какие они все здоровые! Как они весело ржут! Неужели кому-то ещё весело в этом мире!

Кабинет врачебной комиссии. Прошу пригласить терапевта. Женщина лет сорока, крайне возмущена – я отрываю её от работы. Время – одиннадцать. Боюсь даже подумать, чтО сейчас дома. Мама оставлена с внучкой-школьницей. Дочка моя, на которую у меня вся надежда, вернётся из командировки только к вечеру. Объясняю ситуацию, прошу помочь.

- Это не моя прерогатива. Онкологическими больными на полставки у нас в поликлинике занимается врач лор. Моё дело - направление к ней. Но, видите, я занята!
Рыдая, готова встать перед ней на колени.
- Ну, хорошо, - сжалилась она, - я напишу записочку, она примет Вас .

Назад в поликлинику! Третий этаж! Очередь! Господи, какая это большая и страшная очередь безнадёжных больных со смертной печатью на челе! Каково им было подняться на третий этаж. И для них - врач всего лишь на полставки!

У двери старик – живые мощи, в расшлёпанных по грязи валенках, в утлой шапке, вся грудь в орденах. Вхожу вместе с ним. Он тяжело шагает, оставляя на полу кабинета мокрые следы, и валится на стул. Пока он приходит в себя, кладу на стол записку от терапевта и выписку из стационара.

Врач пожилая, в круглых очках, устало, не удивляясь, поднимает на меня глаза. Прошу выписать наркотики прежде, чем у больной, хотя бы, упадёт температура и , может быть, появится возможность доставить её в Областной диагностический Центр, чтобы там получить разрешение на применение препаратов для обезболивания.

Она внимательно читает выписку и вдруг произносит почти сакральное для меня - кроме наркотиков, существуют ненаркотические сильнодействующие средства, к примеру, т р а м а д о л, и она сейчас выпишет мне его по особому рецепту, который необходимо будет подписать у Главного врача, поставить печать ещё у кого-то, но приобрести лекарство можно только в аптеках нашего Областного Центра, находящегося от нас на расстоянии около 70 км, и лишь в той аптеке, что обслуживает наш район. Она сообщит адрес и надеется, что лекарство окажется в наличии.

Получаю заветный рецепт, бегу к Главному. Он только что вернулся с совещания, обменивается мнением со своим замом. Та вопросительно смотрит на меня:
- Я же объясняла вам утром – начнём с анальгина!

Главврач смотрит бумаги, поднимает глаза на меня, мой замученный вид, кажется, внушает сочувствие:
- Боли непереносимые?
- Да!!!
Подписывает, кнопкой вызывает администратора с печатью (мне не искать!) , та прямо в кабинете ставит на рецепте печать. Лечу домой.

Мама мечется. Температура под сорок и возобновляется боль. Внучка- семиклассница пытается дать воды, поправить одеяло, надеясь, что пришло спасение, если вернулась я.
Но я сосредоточенно достаю, с величайшими предосторожностями, опасаясь выронить, последнюю крохотную таблетку п р о м е д о л а, даю принять маме, ожидаю несколько минут, пока придёт успокоение и уезжаю в город.

Моросит дождь, похолодало, и замерзающая дорога превращается в каток. Рано смеркается. Ох, что это была за дорога! С трудом находим нужную аптеку. Пятый час вечера.

Протягиваю рецепт – да, есть! Нужное лекарство есть! Девушка уходит с рецептом куда-то за дверь и вдруг возвращается озабоченная:
- Мы не можем Вам отпустить лекарство. Неправильно оформлен рецепт. А если проверка и это будет выявлено? Мы потеряем ЛИЦЕНЗИЮ! У меня подкосились ноги. Не в переносном, а буквальном смысле. Опять это страшное и магическое слово - ЛИЦЕНЗИЯ. Я опустилась на кушетку. Что делать! Что же, делать!

На улице было уже совершенно темно. Мне казалось, я потеряла дорогу. Я не знала – куда идти. Слёзы застилали глаза. Приостановилась у освещённого крыльца хорошо одетая женщина.
- Что случилось, Вам помочь?
- У матери рак, кричит, здесь в лекарстве отказали.
- Там за углом, пройдите один квартал - коммерческая аптека есть. Там помогут! Да, скорее, они, по-моему, до шести работают.
Не возвращаясь к машине, бегу, рискуя сломать ногу. Открыто! Протягиваю рецепт, и мне продают (!) лекарство, упаковку – 5 ампул. И предлагают ещё два препарата. С благодарностью, покупаю и это. Иду к выходу, клянусь, как выстрела в спину, боюсь, что окликнут, обнаружив ошибку в рецепте, и отберут лекарство. Но – пронесло!

Возвращаюсь домой в 9 вечера. Около мамы хлопочет приехавшая моя дочка. Ждут меня из последних сил. Укол и наша бабушка засыпает. Я перевожу дух, совершенно измученная. В запасе у меня два дня, пока хватит драгоценного лекарства.

Состояние больной моей мамы было таким ужасающим, что о доставке её в Диагностический Центр и думать было невозможно. Но и без наркотиков на долгий срок – не обойтись. Как быть?! Нахожу по справочнику межгорода телефон этого учреждения.

Приёмное отделение. Меня выслушивают и на просьбу сделать заключение заочно, по документам, которые я готова им сама завтра же привезти, отвечают категорическим отказом.

- Неужели всё-таки везти? Она же у нас умрёт дорогой.

- А Вы думаете, нам нужно, чтобы ваша бабушка умерла здесь на столе под рентгеном?

И, услышав, как повисла отчаянная пауза, «утешили»:
- Ваша мама долго не протянет. Вы же зачитали мне выписку и 82 года… Думаю, обойдётесь т р а м а д о л о м. Договаривайтесь со своим онкологом…

Утром у двери онколога нашего я была первой. И всё повторилось снова. Три раза ещё добывали мы бабушке своей возможность не жизни - ДОСТОЙНОЙ СМЕРТИ. Спасибо этой аптеке. Только теперь этим занималась моя дочь.

Умерла мама через 15 дней. В тот последний день, сразу после очередного укола, она попросила достать ей, неверующей, никогда не молившейся, из сумочки с документами образок Богородицы, крохотный, неведомо, где и когда ею купленный. Зажала его в руке и уже не выпускала больше.

- Присядь, - попросила она. Не плачь! Я поднимусь, я крепкая! Отца нашего во сне сегодня видела. Молодого. Помнишь рубашка голубая у него была. Вот, в рубашке этой, весёлый, без пиджака, жарко, лето, куда-то быстро идём с ним. Я, будто бы, отстаю, а он обернётся и рукой машет – «быстрее, догоняй!» . Хороший сон, дочка! На поправку пойду!
Так, с образочком в руке и задремала. Уснула. И ... не проснулась больше.