А я вспомнил стихотворение Андрея Дементьева, вызванное прекрасной и трагической любовью Фёдора Тютчева и Елены Денисьевой.
Выхода нет.
Есть неизбежность...
Наша любовь —
Это наша вина.
Не находящая выхода нежность
На вымирание обречена.
Выхода нет.
Есть безнадежность
И бесконечность разомкнутых рук.
Мне подарил твою нежность художник,
Чтобы спасти меня в годы разлук.
Видимо, ты опоздала родиться.
Или же я в ожиданье устал.
Мы — словно две одинокие птицы —
Встретились в небе,
Отбившись от стай.
Выхода нет.
Ты страдаешь и любишь.
Выхода нет.
Не могу не любить.
Я и живу-то еще
Потому лишь,
Чтобы уходом тебя не убить.
ВЕЛИКАЯ ЛЮБОВЬ ФЁДОРА ТЮТЧЕВА
160 лет назад, весной 1851 года, в Петербурге разгорелся громкий скандал. Оказалось, что выпускница Смольного института Денисьева состоит в связи с пожилым поэтом Тютчевым и даже ждет от него ребенка...
Автор фото: Федор Тютчев. Фото С.Левицкого. 1856г. Елена Денисьева. Начало 1850-х гг. Акварель А.Иванова
Вот два портрета. Седой мудрец на склоне лет и юная прекрасная девушка... Именно такими их соединила великая любовь. Для Федора Тютчева и его возлюбленной Елены Денисьевой любовь была небесной радостью и страданием, мукой и счастьем. Она стала счастьем многих людей, поскольку воплотилась в дивные поэтические строки. Великий поэт Тютчев посвятил своей возлюбленной более полутора десятков стихотворений, ставших шедеврами мировой поэзии. Тютчев не был похож на обычных людей. Он предпочитал жить вне установленных правил. Избрав судьбу дипломата, он был известен как поэт, хотя при жизни издал лишь два небольших сборника стихотворений. Конец его дипломатической карьере положил поступок, граничащий с должностным преступлением. В 1839 году Тютчев самовольно оставил пост секретаря русской миссии в Турине и уехал в Швейцарию вместе с Эрнестиной Дернберг, которая стала его женой. При этом Тютчев умудрился потерять секретные дипломатические шифры. Тем не менее, когда поэт в 1844-м с семьей переехал в Россию, он вскоре поступил на службу в Министерство иностранных дел. Большая жизнь Тютчева вместила детство в родовой усадьбе Овстуг Брянского уезда, учебу в Московском университете, службу в государственных учреждениях и в русских дипломатических миссиях за границей, два законных брака и множество увлечений. Его потрясающий успех у женщин при достаточно скромных внешних данных (Федор Иванович был мал ростом, рассеян и редко когда бывал аккуратно подстрижен) нельзя объяснить иначе, как божьим даром, которым поэт был наделен в высшей степени – умением любить. Летом 1850 года в жизнь бессменного «льва сезона», острослова и любимца столичных аристократических салонов Тютчева ворвалась яркой кометой новая и последняя любовь – воспитанница Смольного института Елена Александровна Денисьева.
Лев и пепиньерка
Эта грациозная брюнетка с выразительным лицом и живыми карими глазами уже успела во время своих первых выездов в свет стать объектом внимания пылких «архивных юношей» и бывалых ловеласов. Впрочем, было в ней нечто, что могло пленить глубокого человека куда сильнее прекрасной внешности и безупречных манер: сильная незаурядная личность... Дочь пензенского исправника из старинного, но обедневшего дворянского рода, она родилась в 1826 году. Рано потеряла мать. Со второй женой отца отношения не сложились. Мачеха сочла падчерицу слишком непокорной и вспыльчивой. И Елену отправили в Санкт-Петербург на воспитание к сестре отца, Анне Дмитриевне Денисьевой – старшей инспектрисе Смольного института. Привилегированное положение тети позволило ей воспитывать племянницу вместе с остальными «смолянками». Елена вставала по колоколу, обливалась до пояса ледяной водой, училась оттенять клюквенным соком щеки. К концу обучения она приобрела отточенные манеры, стройную осанку, отличный французский и немецкий выговор, полную мешанину в голове по курсу естественных наук и математики, солидные познания в области домоводства и кулинарии и непомерную пылкость воображения, развитую чтением по ночам сентиментальных романов и поэзии, украдкою от классных дам и пепиньерок – наставниц младших девочек из выпускных классов. Строгая с подчиненными и воспитанницами, Анна Дмитриевна очень привязалась к племяннице – баловала ее, покупала наряды, украшения и вывозила в свет. Елена могла рассчитывать на неплохое устройство своей судьбы: ее, племянницу, почти приемную дочь заслуженной учительницы Смольного института собирались по окончании этого учебного заведения назначить фрейлиной Двора. А дальше – благополучное замужество! Судьба распорядилась иначе. Вместе с Еленой оканчивали выпускной класс Смольного старшие дочери Тютчева от первого брака, Анна и Екатерина. Елена не раз принимала от них приглашение на чашку чая, так и познакомилась с Тютчевым. Для поэта отношения эти начались «васильковым дурачеством», но некоторое время спустя два сердца вдруг столкнулись. Искры из глаз – не скажешь иначе! Тютчеву, чьи жены и любовницы были до того сплошь иностранками, может быть, впервые попался на пути русский характер: прямой, искренний, жертвенный, безоглядный в любви.
Вспышка
Как рождается любовь? Секрет ее возникновения спрятан где-то глубоко внутри нас, а может, и наоборот – пребывает в космосе, и оттуда посылается неведомый сигнал. Как бы то ни было, с ними это случилось. Летом 1850-го их роман развивался угрожающе стремительно. По свидетельству родственника Денисьевой Георгиевского, тютчевское увлечение вызвало со стороны Денисьевой «такую глубокую, такую самоотверженную, такую страстную и энергическую любовь, что она охватила и все его существо, и он остался навсегда ее пленником...». Не станем задаваться вопросом, который на все лады обсуждался впоследствии в светских салонах – зачем 24-летняя красавица сделала это, перечеркнув тем самым свое будущее. Одна из главных загадок любви – странная, как бы двойная оптика. Достоинства любимого человека она делает более зримыми – как увеличительное стекло, недостатки уменьшает, как перевернутый бинокль. Иногда даже неясно, кого мы любим – самого человека или «обман зрения», его розовое подобие, сфантазированное нами. Но в любви есть не только этот обман зрения, а и такое ясновидение, которое недоступно, пожалуй, никакому другому чувству. Любящий видит в любимом такие его глубины, о которых не знает сам их хозяин. Свет любви как бы высвечивает в человеке скрытые зародыши его совершенств, ростки, которые могут расцвести от животворного света любви. Они любили друг друга, да еще как! Он, еще вчера писавший: «Я отжил свой век», пустился с ней в 6-дневное путешествие на Валаам. Пароход, ночная Ладога, монастырь, где в 5 утра они были на ранней службе, жизнь в кельях, монашеская уха – все было пронизано любовью.
Позор Института благородных девиц
Их выследили. Об их связи, об арендуемой для тайных свиданий квартире стало известно управляющему Смольного института. И весной 1851 года, перед выпуском и придворными назначениями, разгорелся чудовищный скандал. В тот момент выпускница Денисьева уже ждала от поэта ребенка. Какой позор для Института благородных девиц! О надеждах на карьеру фрейлины Двора ей, разумеется, пришлось забыть. Когда о романе узнали во дворцах и салонах, тетку Денисьевой выгнали со службы, а вокруг Елены вмиг образовался вакуум. Отец и тот проклял ее. Перед ней закрылись двери домов, где прежде она была желанной гостьей. Ей пришлось прекратить знакомство с большинством прежних друзей, выслушивать укоры, терпеть обидное снисхождение. На квартире, где она жила вместе с тетушкой и новорожденной дочерью, тоже Еленой, – ее навещали только две-три подруги да немногочисленные родственники. Ну а Тютчев? Он, по словам своего сына, «метался, как в заколдованном круговороте, в тяжелом, двусмысленном, созданном своим положением, являясь и палачом, и жертвой», не считая для себя возможным порвать с прежней семьей.
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
– писал он в то время.
Быть одним существом
Вглядимся в портрет Денисьевой, написанный в пору начала их романа: юная красавица в изысканном платье с цветами, кажется, только что отвернулась от зеркала, перед которым поправляла волосы. Нежный овал красивого лица, затейливая прическа, длинная шея, покатые плечи, дивные руки. Все дышит благородной женственностью. Но глаза на этом полудетском лице огромны, и взгляд их удивленно грустен. Глаза эти могли изливать потоки восторга и гнева, в них сверкали страсть и страдание. Елена Денисьева на этом портрете прекрасна и молода. Существует и другой портрет, написанный через двенадцать лет. На нем в смуглом лице той же молодой женщины иная печать, словно след внутреннего пожара... Бывают такие русские лица: в них одновременно упрямство и обреченность, беззаветность и упрек. Безоглядно бросившись в пламя любви, она ничего не рассчитала, ни о чем не пожалела, ничего не сохранила для себя. Ее отношение к возлюбленному приближается к тому, что один французский писатель назвал абсолютом человеческой любви. Такая любовь не может не быть страдальческой, а в данном случае страдание было предопределено уже невозможностью для Тютчева разойтись с законной женой. Елена рожала от него детей, давала им его фамилию (хотя это не обеспечивало им никаких прав) и жила в таком двусмысленном положении 14 лет. От отчаяния ее спасали обращения к Богу в молитвах. Но у нее был еще один «Бог» – Федор Иванович Тютчев и еще одно утешение: его Любовь и привязанность к ней! Она так и называла его: «Мой Боженька». Она прощала ему частые отлучки, жизнь на две семьи, вспыльчивость и даже то, что ей нередко приходилось лгать собственным детям, отвечая на их вопросы, касающиеся отца. И только когда они вместе по нескольку месяцев бывали за границей, Денисьева свободно и гордо именовала себя madame Tutchef. Своему родственнику Александру Георгиевскому она как-то сказала: «А мне нечего скрывать и нет надобности ни от кого притворяться: я более ему жена, чем все бывшие его жены, и никто в мире никогда его так не любил и не ценил, как я его люблю и ценю, никто никогда так не понимал, как я его понимаю – всякий звук, всякую интонацию его голоса, всякую его мину и складку на его лице, всякий взгляд и усмешку; я вся живу его жизнью, я – вся его, а он – мой: «и будут два в плоть едину», а я с ним и дух един… Ведь в этом-то и состоит брак, благословенный самим Богом, чтобы так любить друг друга, как я его люблю и он меня, и быть одним существом, а не двумя различными существами…».
Летящая собака
Впрочем, и тишайший ручей может, хоть на время, стать бурной рекой. Иногда темперамент, яркий и бурный, но придавленный горькими обстоятельствами жизни, вскипал в ней, и тогда в этой семье происходили сцены, подобные той, которую описывает в мемуарах Георгиевский: «Перед рождением третьего ребенка Федор Иванович пробовал было отклонить Лелю от этого рискованного шага, но она, эта любящая, добрейшая и вообще обожавшая его Леля, пришла в такое неистовство, что схватила с письменного стола первую попавшуюся ей под руку бронзовую собаку на малахите и изо всей мочи бросила ее в Федора Ивановича, но, по счастью, не попала в него, а в угол печки, и отбила в ней большой кусок изразца: раскаянию, слезам и рыданиям Лели после того не было конца».
Любовь, любовь – гласит преданье –
Союз души с душой родной –
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И… поединок роковой…
«Поединок роковой...» Так до Тютчева о любви не писал никто. Любовь может быть трагедией, пыткой для любящего человека и даже убить его. Елена Александровна умерла 4 августа 1864 года.
Память рокового дня
В тот момент Тютчев ясно осознал, что и его жизнь прекратилась, что он не может жить без ее любви. Вспоминает Александр Георгиевский: «Я вдруг был поражен воплем отчаяния, раздавшимся из Петербурга от Тютчева. «Все кончено, – писал он мне 8 августа 1864 года. – Вчера мы ее хоронили... Во мне все убито: мысли, чувства, память, все... Пустота, страшная пустота. И даже в смерти не предвижу облегчения. Ах, она мне на земле нужна, а не там где-то... Сердце пусто, мозг изнеможен... Страшно, невыносимо...». Через два месяца Тютчев писал тому же адресату: «...Память о ней – это то, что чувство голода в голодном, ненасытимо голодном. Не живется, мой друг Александр Иванович, не живется... Гноится рана, не заживает. Будь это малодушие, будь это бессилие, мне все равно. Только при ней и для нее я был личностью, только в ее любви, ее беспредельной ко мне любви я сознавал себя... Теперь я что-то бессмысленно живущее, какое-то живое, мучительное ничтожество… Тот только в состоянии оценить мое положение, кому из тысячи одному выпала страшная доля – жить четырнадцать лет кряду, ежечасно, ежеминутно, такою любовью, как ее любовь, и пережить ее...». Кончина любимого человека, по собственному его признанию, «сломившая пружину его жизни», убила в нем желание жить. Последние 9 лет (а умер Тютчев 15 июля 1873 года) он просуществовал под постоянным гнетом мучительного раскаяния за загубленную жизнь той, которую любил. Столько страдания в строках писем и в стихах, посвященных памяти Елены Александровны, что невольно в сознании возникает народное слово «убивается»... Да, Тютчев именно убивается по Денисьевой: «По ней, по ней, судьбы не одолевшей, / Но и себя не давшей победить, / По ней, по ней, так до конца умевшей / Страдать, молиться, верить и любить».
Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня,
Тяжело мне, замирают ноги...
Друг мой милый, видишь ли меня?
Все темней, темнее над землею –
Улетел последний отблеск дня...
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня...
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
Гениальные строки. Но ведь не только стихи, а и история любви, отношения этих людей, спустя полтора столетия, притягивают и заставляют думать о них вновь и вновь. Почему? Потому, наверное, что они пронизаны светом истинного, неподдельного чувства, без которого жизнь пуста. Большинство людей такого сильного чувства – связанного с сердечной смутой, неизбывной тоской, счастливой бессонницей – не испытали. Может быть, подобная любовь, безумная, нерасчетливая, слепая, святая и грешная, мало-помалу исчезает из житейского обихода. Но каждый из нас, не правда ли, в глубине души надеется, что любовь удивительной силы – любовь как творчество счастья – все-таки придет. Любовь, которая преображает и озаряет все внутри и вокруг нас. Не это ли заставляет нас вновь и вновь приникать к истории отношений Елены Денисьевой и Федора Тютчева, благословляя их имена!..