|
ВИП
 
Гуру Форума
Регистрация: 06.03.2008
Адрес: Жемчужина у моря
Сообщения: 2,800
Репутация:  2561 
|
Братан
Николай Борисов
Поезд опаздывал. Наверстывая время, вагоны будто летели сквозь грозовую, июльскую ночь, неистово гремя на стыках. Пассажирский люд, измученный дневной духотой, спал, безмятежно разметавшись на полках. Торчащие в проходе голые ноги, свесившиеся руки, резкий запах потных тел - все казалось неестественно неподвижным, отдельным от мчащегося во тьме поезда.
Мне не спалось. Я сидел за столиком боковой полки, смотрел, как за окном бушует гроза, и наслаждался неожиданной прохладой.
-Слышь, братан, ты спать вроде не собираешься? Давай поговорим, а?
Передо мной возник парень в спортивных брюках, голый по пояс. Он напряженно улыбался, прижимая руками к животу бутылку водки, два граненых стакана и прозрачный пакет с солеными огурцами, куском колбасы и брикетом хлеба.
- Братан, понимаешь... Тоска одолела... - И нерешительно подсел, напротив, на самый краешек сиденья.
Его внешний вид - крепкий торс, коротко стриженые волосы на лобастой голове, наколки на плечах - настораживали. Мелькнула догадка: "Наверное, бывший зек. Отсидел. Домой, бедолага, возвращается. Поговорить захотелось. Душу излить. Накипело, небось. Ишь, тоска одолела. Судя "по фактуре", лет десять отбарабанил. Точно убивец. Какого черта я спать не лег!
Но нательный крест, на капроновой нитке и глаз незнакомца.…Говорят, что бывает у людей глаза светятся от счастья, а здесь, наоборот. Глаза отрешенно-усталые, мне почудилось, что вокруг них словно образовалась пустота, как бы невидимая воронка, втягивающая в себя свет. Или же это впечатление создавали едва заметные тени под глазами. Встретившись с ним взглядом невозможно было отказать, я поспешно кивнул:
- Присаживайся, - я едва пожал плечами.- Не гнать же тебя. Ты уже и так сидишь.
- Братан, я знал, что не отворотишь. Вы, очкарики почему-то часто похожи друг на друга – мягкие, и нерешительные. Добрые... одним словом. Нет, нет! не спорь. Знаю, что говорю. Если я, не дай Бог, стану инвалидом, милостыню просить буду только у очкариков...
Говоря, он с*****, по-хозяйски раскладывал на столике закуску. Я тоже полез за своим провиантом. Пить, правда, не хотелось. Но отказать этому парню с его доверчивым радушием, вовсе не похожим на дежурно-дорожное поведение попутчиков, я не мог.
- Давай, братан, по маленькой, за знакомство, – он поднял граненый стакан. - Куда путь держим?
- В Казань. - Я тоже взял стакан.
- А! К татарам? Вам там обрезание ещё не сделали? Не мусульманин часом? Им вроде пить нельзя. Хотя я повидал в Чечне разных. Некоторые и пьют, и анашу шмалят, и убийством не гнушаются... И все именем Аллаха. И не в бою, не в схватке на равных. Глумятся над женщинами, детьми, с пленными страшно расправляются. Несколько моих друзей посмертно стали "мусульманами". Только обрезание у них было нестандартное - ничего не оставили в том месте.
Я от неожиданности растерялся:
-Да нет, я русский, да и у нас не Чечня.
- Ну-ну. Я шучу. Знал я двоих татар, воевали вместе. Плохого ничего сказать не могу, смелые ребята. Одного духи окружили, уговаривали сдаться. Откуда только узнали, что татарин. Мол, ты мусульманин и мы мусульмане, иди к нам - вместе русских убивать будем. Долго уговаривали... И уговорили. Вышел он к ним, израненный весь, где только силы взялись. Они ему улыбаются, "Аллах Акбар!" кричат. Он им тоже "Акбар! Акбар!" - и рванул чеку гранаты... Пятерых с собой забрал. Правильный парень был. Давай, братан, за знакомство и за таких правильных ребят выпьем. - Он привстал из-за стола. - Сергей Гладышев, десантура. Нахожусь в отпуске. - И резко, одним глотком опорожнил налитое. Сел. Тут же, не закусывая и не глядя на меня, вновь плеснул на донышко и выпил молча. Искоса глянул и, заметив немой вопрос, выдохнул:
- Ты пей, братан... бр-р-р…во гадость, а? Смерть не люблю теплую водку. Пей за знакомство, - сам так скривился, что меня всего передернуло. Я с опаской посмотрел на содержимое в стакане, а он смачно захрумкал огурцом.
- Да, ты, пей, пей... не отравленное. Один я выпил не от жадности, это за друга своего, Степана Пономаря... Он перед смертью... просил: если где придется употреблять горькую, вспомни... и пару раз опрокинь.
Я понимающе кивнул:
- Ну, значит, за знакомство. Василием меня зовут.- Я протянул ладошку, но Сергей не сделал встречного движения, не сказал обычной фразы: "Очень приятно". Будто вовсе забыл обо мне. Я выпил теплую, горькую жидкость и захрустел соленым огурцом за ним вдогонку.
Мы некоторое время хрумкали огурцами молча.
- Братан, а ты знаешь, что такое жизнь? – Он перестал жевать. - А? Не-ет, ты не знаешь, что такое жизнь, - отложил свой огурец. – Ни ты, ни… они, - Сергей взглядом окинул вагон. – И я не знаю. Одному Богу известно, что есть жизнь, а что есть смерть. – Его пальцы отщипнули мякиш хлеба, размяв в катышек, бросило на газету. Лоб покрылся крупными бороздами морщин.
Он вдруг рывком наклонился через столик, почти к самому моему лицу и с жаром, с пугающей страстью громко зашептал:
- Братан, ты когда-нибудь видел, как уходит из человека жизнь? Когда в него, в мягкие ткани тела врывается металл. Холодный и безжалостный…чтобы убить. Когда живое сильное тело последним усилием сопротивляется, трепещет, будто не веря, что маленький кусочек железа уже отделил его от мира живых? И этот последний ужас в уходящих глазах...
Когда конвульсиями тело стремиться освободиться, соскользнуть с лезвия.…А ты ему не даешь,…придерживаешь. Вот оно еще живо и вот уже нет. Только последняя судорога…мелкая дрожь, словно кто-то там внутри ухватился за острие ножа. Невидимая связь передалась на рукоятку, ты её чувствуешь своей рукой, своим телом! – Он осекся, замер, словно только что увидел меня.
- Может быть, это и есть жизнь…чужая жизнь? Может, она, она цепляется за нож в нежелании уходить из тела? Или же смерть, таким образом, говорит:
- Вот я и пришла за тобой. Ты готов?
Он откинулся на перегородку, глаза его сузились охотничьим прищуром, словно пытался что-то разглядеть у меня за спиной. Я не знал, что сказать, да он, казалось, и не ждал моих слов. Но я ошибся. Взгляд вновь сосредоточился на мне, и он настойчиво вопросил:
- А, Василий? Ты такое видел?
Я в недоумении уставился на него. Ну, думаю, начинается. Собеседничек подсел. Сейчас точно от души наговоримся, до икоты. Что будет, если он ещё выпьет? С вывихом парень, что ли, а может контужен? Смысл его слов как-то не доходил до меня. Лишь неясная тревога поселилась внутри, хотелось убежать. Вновь промелькнуло в голове: и какого черта я не лег спать?"
В вагоне выключили свет. Душе моей и вовсе стало неуютно.
- Не люблю, когда темно, - будто уловив мое состояние, произнес Сергей. - С Грозного к темноте аллергия. Обязательно какая-нибудь пакость произойдет. - Он встал и, покачиваясь в такт вагона, побрел в сторону первого купе, где обосновались проводники.
Через несколько минут, пощелкав выключателями, они зажгли ночники - бледное подобие света.
- У них там настоящий балаган. Ты бы видел, Василий! Весь стол бутылками уставлен. Проводники, наверное, со всего поезда сбежались. Человек десять. А гонору – то, гонору…да ладно. Я завтра с ними потолкую - Он плюхнулся на свое место и, сощурясь, пытался через серо-сизое марево света заглянуть мне в лицо:
- Ты че, Василий, загрустил? Не вешай носа. Давай еще по маленькой махнем.
Это был совсем не тот человек, что некоторое время назад присел за мой столик. Я не мог понять этой перемены. Неужели водка всему виной?
- С проводниками-то чего не поделил? Мужички тоже решили напряжение снять. Что здесь зазорного?
- Э-э, нет, братан, шалишь. То мы, а то они. С коробейников деньгу срубили и теперь оттягиваются. А пить им, Василий, нель-зя-я. Они на службе. Если хочешь, на посту. Они за нас с тобой в ответе и за коробейников этих... - Он говорил, а сам разливал водку.
- А ты сам как к ним относишься?
- К кому? К коробейникам? - Сергей хотел, было разлить по стаканам остатки, но отставил бутылку и махнул рукой в сторону вагонных полок:
- Ты глянь на них, на эту челночную братию, с их тюками и баулами. Вон, одни ноги торчат. Ты думаешь, они мотаются по доброй воле? Не-ет, братан, у них хлеб не так сладок, как некоторые считают. А проводники... сущие коты, как на Руси говаривали - тати, обирают челноков. Здесь их вотчина, они тут хозяева... - Лицо у него посуровело, сделалось жестким, что щучьим, глаза словно остекленели. У меня мелькнула мысль: наверное, с таким вот лицом и взглядом убивают, а он зачеканил слова:
- За наших с тобой братишек. За наших русских парней убитых, искалеченных, замученных. Которых жгут, которым выкалывают глаза, которым живьём отрезают головы, с которых с живых сдирают кожу, которых …которые не отомщены и …Эх! Вася, Вася, мирный ты человек и ничегошеньки ты не знаешь, как не знают миллионы таких же, как ты. Зря в отпуск я отправился, зря. Мать вот волнуется. Ну и решил: поеду, покажусь, что живой. Но тем, кто там, в грязи и крови под смертью ходит, лучше не видеть этой так называемой мирной жизни. Почему все так неладно, я понять не могу. А ты, Василий, небось, немало книжек прочел? Скажи, ты понимаешь?
Жадными глотками водка ушла в горло, только кадык дважды колыхнулся. Он не скривился, не поморщился. Желваки на скулах напряглись, огрубели, он зло, с лютой ненавистью бросил в черное окно, исхлестанное дождевыми прутьями:
-Уверовали. Думаете, на вас нет суда? Ничего, вы ещё рыгнете своей кровушкой…мало не покажется. Под самую завязку. Мы уж позаботимся.
Мне стало не по себе. Кого он предупреждал, бросая угрозу в ночь? Тех, против кого воевал, или тех, кто его туда послал?
Я торопливо и молча выпил. Водка показалась мне ещё более горькой и противной. Сердце вдруг захлестнула щемящая обида за десантника Серегу, за измученных пассажиров, за то, что происходит у нас в стране. Мне захотелось сказать парню что-нибудь утешительное, я ощутил, что исчезло нечто, разделявшее нас, будто я в бою был с ним рядом, и тоже стрелял, и хоронил друзей...
Сергей вдруг тихо, вполголоса запел:
То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит, То мое сердечко стонет, как осиновый лист дрожит. . .
Дождавшись паузы, я попросил:
- Сергей, расскажи про наших ребят, там...
- А что рассказывать? Вот, как ты думаешь, если я не нужен государству, нужно ли тогда оно мне? То-то и оно. – Он тяжело вздохнул. - Ты, небось, по телику уже все видел... Примерно так вам объясняют: "Сегодня обстреляли федералов десять раз, убито трое, одиннадцать ранено". Вася, ты мне скажи, откуда они взялись, из каких закутков повылазили? Это надо же так ненавидеть свою армию... Да может, мы и впрямь не их армия? Какие-то непонятные Федералы... Ждут, не дождутся, когда нас, нашу армию вывезут грузом «двести. «Твари! - Он разлил водку и нехорошо усмехнулся: - Да, мы, русские, все пьем и пьем, словно на чужих поминках, а это поминки по нам самим... Да, Василий, странные это поминки, на которых одинаково плачут и о павших, и об оставшихся в живых. Потому что и те, и другие просто жертвы, а не герои войны. А никакой войны и не было. Есть гласно разрешение на убийство российских воинов. Если бы шла настоящая война - неделя, и в Чечне установились бы мир, тишина и покой... Только вот кровь и смерть были настоящие...
В купе у проводников забренчала гитара, раздались пьяные возгласы, кто-то настойчиво предлагал тост за "Тех, кто в море".
Сергей плеснул в свой стакан, сказал:
- Прости, братан, я тебе не предлагаю. За него всегда пью один... Он был мне другом с детства. Пусть, Степан, земля тебе будет пухом. - Глотнул, отломил ломтик хлеба, макнул в соль и зажевал, сумрачно глядя в окно.
- Степан? Он что, тоже погиб? - спросил я. - По-оги-иб. Вернее, погибель свою нашел. И печально вывел;
Расступись, земля сырая, Дай, мне молодцу, покой.
Приюти меня, родная, в тихой кельи гробовой…
Что-то в его голосе, когда он говорил о друге, насторожило меня. Да и лицо Сергея, хоть и горестно-задумчивое, вдруг сделалось жестким, складки у губ обозначились черным. Он исподлобья глянул на меня и, не дожидаясь вопросов, сказал:
- Мы учились с ним вместе десять лет, за одной партой сидели, в одном доме жили на Вишенке, есть такой район в Виннице... на Мозепавщине.
-Не понял. А это где? Что за местечко?
- Вот- вот. Есть такое местечко. Сначала Малороссией называлось, Потом Украиной или окраиной государства Российского, а сейчас Мазепавщина. Нет больше ни малороссов, ни украинцев, ни хохлов, а есть теперь…ма-зе-пин-цы.
Он вдруг умолк отвернулся и несколько минут смотрел в черное окно, где метались грозовые всполохи. Я тоже молчал. Настроение попутчика резко изменилось. Его бесшабашность, поначалу так пугавшая меня, куда-то вдруг исчезла. Я почему-то и жалел Сергея, и одновременно завидовал ему. Эти противоречивые, непонятные ощущения бередили мне душу, и я вдруг протянул руку за стаканом и впервые за эту ночь по собственному желанию, не дожидаясь Сергея, сделал глоток... И ничего не почувствовал, ни вкуса, ни крепости. Будто то была вода.
|